УДК 34.037

Author ID в РИНЦ: 1150025

Общеупотребимое значение «восстановления» – возврат в прежнее состояние. Сходство с реституцией в данном случае не ограничивается лексическим родством. Совпадают охранительная роль, целевая направленность и (в основном) механизм осуществления.

Данный способ является конститутивным, всеобъемлющим. Среди прочих общих мер противодействия правонарушению (признание права, пресечение нарушения или угрозы его совершения, прекращение или изменение правоотношения) восстановление положения, существовавшего до нарушения права, – наиболее утилитарный. Им словно «зонтичным решением» охватываются все другие варианты воздействия на нарушителя, в том числе, как это ни парадоксально, перечисленные выше. Проблема шире пресловутой смысловой вариативности частноправовой терминологии и особенностей толкования. Речь должна идти именно об адекватной систематизации способов защиты.

В цивилистической теории и судебной практике подмечена абсолютная универсальность восстановления как способа защиты. Универсальность, сопоставимая с масштабами системы гражданско-правовой защиты в целом.

Л.А. Новоселова пишет: «Наиболее эффективной, многообразной и практически значимой для восстановления нарушенных прав является система гражданско-правовых мер защиты интеллектуальных прав» [18, с. 447]. Здесь, по сути, обращение к классической [13, с. 93; 9, с. 33] доктрине, в которой роль «компенсационной (восстановительной)» [7, с. 566] функции обычно обобщается. В.Н. Литовкин констатирует: «Нарушенные гражданские права подлежат восстановлению и компенсации» [9, с. 15]. Е.Е. Богданова пишет о «восстановительно-компенсационных» способах защиты [4, с. 140–157]. Подобных суждений – бесконечная череда. Погружение в теорию позволяет выявить единство подходов по данному вопросу. Думается, к такому положению склоняет и общепринятое понимание одного из основополагающих начал: «Обеспечение восстановления [курсив мой. – Д.Б.] нарушенных прав достигается при помощи различных способов их защиты, называемых в ст. 12 ГК» [10, с. 4].

Критика классической концепции (С.С. Алексеев, Н.И. Клейн, О.А. Красавчиков, О.А. Садиков и многие другие правоведы) неуместна, нерациональна, неразумна. Классика – фундамент, на котором возводится здание всех прогрессивных инициатив. Она позволяет не только накапливать, систематизировать и применять опыт, модифицировать универсальные и утилитарные представления (в частности, о социальной жизни), но также всегда пробуждает интерес заглянуть за границы общеизвестного. Вот и в данном случае возникает стимул выйти за рамки традиционных воззрений, уточнить смысловые вариации и конкретные подотраслевые особенности (к вопросу о модификации и о сравнении восстановления с компенсацией).

Идея восстановления красной нитью проходит через любой спор по интеллектуальным правам. Она закреплена, например, в базовой судебной позиции: правообладатель при взыскании компенсации должен быть поставлен в то имущественное положение, в котором он находился бы при правомерном использовании произведения (постановление Президиума Высшего Арбитражного Суда РФ от 20 ноября 2012 г. № 8953/12 по делу № А40-82533/11-12-680).

Аналогичную позицию занял Верховный Суд РФ, утверждая в определении от 7 февраля 2023 г. № 308-ЭС22-17045 по делу № А63-6499/2021, что «возмещение убытков как мера ответственности носит компенсационный характер и направлено на восстановление имущественного положения потерпевшего лица».

В широком значении восстановление понимается и в п. 3 совместного постановления пленумов Верховного Суда РФ и Высшего Арбитражного Суда РФ № 10/22 от 29 апреля 2010 г. «О некоторых вопросах, возникающих в судебной практике при разрешении споров, связанных с защитой права собственности и других вещных прав»: вывод суда о невозможности восстановления права тем способом, который избран заявителем, не дает суду оснований для блокирования процесса путем отказа в принятии иска, его возвращения либо оставления без движения.

Рассматриваемый способ применяется для обеспечения всех интеллектуальных прав, в том числе тех, для которых «свои» способы защиты законом не предусмотрены.

По мнению Э.П. Гаврилова, «в области авторского права и смежных прав восстановление прежнего положения возможно далеко не всегда» [6, с. 196]. Вряд ли существуют эффективные во всех случаях, единственно возможные, всегда предрешающие успех способы защиты.

Любое удержание активов контрафактора в интересах правообладателя, возмещение в натуральной или денежной форме так или иначе направлены на восстановление правового и фактического положения последнего.

Попранный личный статус автора, иного обладателя личных неимущественных прав автора или организационных интеллектуальных прав восстанавливается указанием его имени или наименования на материальных носителях произведений, фонограмм, баз данных и прочих объектов, удалением имени или наименования неуправомоченного лица, опровержением недостоверной информации, судебным признанием факта ущемления интеллектуального права, публикацией решения суда о нарушении и т.д.

Применимым в ряде случаев вариантом восстановления в правах может стать принесение правообладателю, иному заинтересованному лицу (например, наследнику, душеприказчику, законному представителю автора) личных или, в зависимости от ситуации, публичных извинений (при искажении произведения, его обнародовании без согласия или в нарушение запрета автора и т.д.). Если извинения нарушителя принимаются правообладателем и, соответственно, предъявленные к нарушителю претензии или исковые требования погашаются в соответствующей процессуальной форме (отзываются заявителем, возвращаются без рассмотрения по его просьбе и т.д.), личный статус можно считать условно (на то – воля потерпевшего) восстановленным, а конфликт – урегулированным. Однако в принудительном порядке такой способ неосуществим. Судебная практика по гражданским делам выработала единообразный подход, основанный на ч. 3 ст. 29 Конституции. Принуждение к извинению как способ защиты гражданских прав не допускается. Извинения как способ судебной защиты гражданским законом не предусмотрены. Суд не вправе обязать ответчика принести извинения, но может утвердить мировое соглашение, в котором стороны предусмотрели бы это условие (см. например: абз. 2, 3 п. 18 постановления Пленума Верховного Суда РФ от 24 февраля 2005 г. № 3 «О судебной практике по делам о защите чести и достоинства граждан, а также деловой репутации граждан и юридических лиц», п. 5 Обзора судебной практики Верховного Суда РФ № 3 (2019), утв. Президиумом Верховного Суда РФ 27 ноября 2019 г.).

В литературе сообщается небесспорный (слабая сторона правоотношения в действительности больше теряет, чем получает; возникают вопросы по российскому трудовому праву; невыплата начисленного вознаграждения затрагивает интересы членов семьи и наследников автора и т.д.) пример восстановления ущемленных материальных и личных интересов творческого работника в отношениях, складывающихся с работодателем по поводу служебного произведения: «Стороны могут… договориться: работодатель соглашается расторгнуть трудовой договор досрочно и отпускает работника на новую перспективную работу, освобождает от неимущественного (курсив мой. – Д.Б.) обязательства о неконкуренции, а работник, соответственно, не претендует на вознаграждение» [3, с. 186].

С позиции теории интересно сопоставление восстановительных (возмещение убытков, присуждение к исполнению обязанности в натуре и т.д.) и компенсаторных (компенсация нарушения исключительного права, компенсация морального вреда) конструкций. Такое сравнение полезно и с практической точки зрения.

Намеченный путь, казалось бы, изначально тавтологичен, а попытка соотношения – контрпродуктивна и легковесна: восстановить – привести в прежнее состояние; компенсировать – восполнить, возместить. Что тут сопоставлять? Однако важны нюансы, которые в итоге складываются в целостную картину.

Буквальная трактовка не позволяет приблизиться к однозначному, типичному пониманию. «Кажущаяся известность и внешняя простота иногда приводят к различному толкованию одних и тех же явлений» [7, с. 4].

Во-первых, герменевтический подход подчиняется семантической логике, в основе которой – «модель наивного языкового сознания» [19, с. 44–50]. Языковой словарь С.И. Ожегова – один из образцов этой модели. Профессиональная терминология сложнее, разнообразнее обыденной лексики. Она предполагает не только и не столько различные аспекты литературного языка, включая этимологию, но также и анализ правовой природы явления, исследование истории его развития, межвидовые связи в соответствующей отрасли, решение вопроса в правоприменительной практике и т.п.

Во-вторых, ведь и на уровне бытового восприятия возникает эффект полисемии – разнообразия значений, которые даже у общеизвестных слов «мы понимаем приблизительно», как следствие, получаем только «приблизительно эквивалентные» интерпретации [19, с. 41]. «Слова могут быть подобраны неточные, неподходящие, могут неверно пониматься и т.д. И вы опять должны остерегаться, чтобы не увидеть благодаря словам действительность в ненадлежащем, неверном виде» [16, с. 11]. И.П. Павлов высоко ценил значение слова в научной работе, сокрушался по поводу того, что «русская мысль совершенно не применяет критики метода, т. е. нисколько не проверяет смысла слов, не идет за кулисы слова, не любит смотреть на подлинную действительность», занимается «коллекционированием слов, а не изучением жизни» [15, с. 35].

«Восстановление» и «компенсация» при погружении в их лексический образ (не забывая, однако, об основном предмете) оказываются близкими, но далеко нетождественными единицами. «Увидеть» отличия помогает символическая пространственно-временнaя проекция.

Вернуться в исходную точку (восстановление) и находиться рядом с ней (компенсация), не доехав или проехав, ориентируясь на примерное расположение искомого пункта, – разные результаты действия. Получение правообладателем причитающегося ему актива или, например, подтверждение судом авторства при удовлетворении иска о восстановлении нарушенного права – то же самое, что возврат во времени к моменту, когда статус правообладателя оставался неприкосновенным. Однако, невозможно вычеркнуть из событийной канвы факт психического и/или физического урона, нанесенного здоровью потерпевшего, невозможно адекватно «взвесить» причиненные ему страдания, безупречно сопоставить с рассчитанной им компенсацией величину истинного ущерба, возникшего, например, при «краже» произведения или объекта смежных прав. Идеальный объект, на который направлено противоправное поведение, – это, по сути, оригинально скомпонованная информация. Если теоретически возможно ее «стирание» с физических носителей, то даже теоретически нереально «изъятие» из памяти, сознания правонарушителя. Понятно, что для юридического лица такие категории психологии личности, как «память», «мышление», «сознание», «чувства» и т.п., не применяются. Но всякая организация – это люди, которые ею управляют, в ней работают, с ней сотрудничают. Деловая репутация, моральный вред как категории этические не восстанавливаются в исходное состояние волевым распоряжением суда. Будь у суда возможность нажать на необходимую «кнопку», найдись у него подобная сверхъестественная власть над экономической и/или моральной личностью потерпевшего (и нарушителя!), любые споры о компенсации стали бы неуместны. Внешнее воздействие суда, когда Фемида оказывается благосклонной к истцу, создает лишь благоприятный фон. В действительности работа по преодолению негативных психоэмоциональных, физиологических (вред, причиненный здоровью), репутационных и даже имущественных (если говорить о предъявлении и взыскании минимальной компенсации за нарушение исключительного права) последствий – это кропотливый, не исключено многолетний труд потерпевшего «в себе», над собой и в отношениях с окружающими. Оценка рассмотренных потерь и их присуждение при удовлетворении иска о компенсации всегда приблизительны.

«Должный», «соответствующий» и вообще сколь угодно высокий размер компенсации тоже не порождает оснований (логических, экономических, юридических) для отождествления компенсации и восстановления как способов защиты.

Людвиг Больцман – всемирно признанный математик и физик, основатель собственной научной школы, состоявшийся, успешный, здравомыслящий человек, глава благополучной семьи – окончил жизнь самоубийством вследствие затяжной депрессии на почве непонимания и неприятия коллегами его прогрессивных идей. Понимание и вместе с ним восхищение его гением пришло позднее, после смерти. Никакая компенсация не способна восполнить урон, причиненный несправедливой критикой (или откровенной травлей), если роковым концом личной трагедии оказывается оборванная человеческая жизнь. Да и, собственно, некому компенсировать, если не безутешным наследникам, которых в подобной ситуации не удовлетворит никакая, с позволения сказать, «компенсация».

Трагические эпизоды сообщает Н.А. Бердяев, описывая штрихи биографии Л. Блуа и Вилье Де Лиль-Адана, не соглашавшихся на рациональные (с точки зрения обывателя) экономические предложения потенциальных заказчиков, противоречившие моральным ценностям этих авторов: «Жизнь Л. Блуа прошла в потрясающей бедности. Иногда в праздник ему не на что было зажечь свечку. Его дети умерли от голода, и не на что было хоронить их. Но Л. Блуа не шел ни на какие компромиссы с буржуазным атеистическим миром, не приспособлялся к газетам и журналам, к направлениям, имевшим успех. Так же ужасна была жизнь Вилье Де Лиль-Адана, потомка одной из самых аристократических фамилий Франции» [2, с. 298].

Исследование правовых режимов восстановления и компенсации позволяет подчеркнуть информативность, разнородность, многообразие подотраслевых юридических особенностей, в том числе деталей защиты интеллектуальных прав. Каждый из видов сообщает группе (подгруппе) детали, которые по мере накопления и обобщения становятся качествами целого. Группа воспринимает и моделирует изменения через специфические свойства своей структуры.

Восстановление положения, существовавшего до нарушения права, предполагает полноту и объективность исправления негативных последствий. Возмещаются все доказанные заявителем и установленные судом потери правообладателя, исправляются все спровоцированные нарушителем отклонения от нормального положения дела, существовавшего до нарушения. Судейское усмотрение акцентируется в данном случае только на доказательствах, которыми мотивируется заявленное требование. Суд прежде всего оценивает факты, которыми подтверждается субъективное право. И на основе этой оценки делает вывод о праве. Поскольку требование доказано и соответствующий факт установлен судом, восстановление статуса неизбежно, по общему правилу не может быть «срезано», уменьшено. В противном случае можно говорить о необъективности, фактической необоснованности и незаконности решения. В получении потерпевшим полного удовлетворения, как по имущественным, так и по внеэкономическим требованиям заключается цель восстановления.

Компенсация предполагает неочевидное стремление к полной реабилитации потерпевшего, «рассматривается как попытка лишь сгладить последствия посягательства» [14, с. 79].

Этот способ защиты заимствован из англо-американского права. «В странах общего права выплата компенсации широко применяется в качестве упрощенного способа возмещения убытков в условиях, когда затруднено доказывание их конкретного размера» [11, с. 115–116].

Для относительной полноты исторической картины норм о компенсации в российском правопорядке надлежит обратиться к ранее действовавшему законодательству.

Впервые норма о компенсации появилась в Законе РФ от 23 сентября 1992 г. «О правовой охране программ для электронных вычислительных машин и баз данных» (абз. 5 п. 1 ст. 18), затем была закреплена в Законе РФ от 9 июля 1993 г. «Об авторском праве и смежных правах» (подп. 5 п. 1 ст. 49), в 2002 г. – предусмотрена в Законе РФ от 23 сентября 1992 г. «О товарных знаках, знаках обслуживания и наименованиях мест происхождения товаров» (п. 4 ст. 46).

Дореволюционным и советским гражданским законодательством компенсаторная защита не закреплялась. Ответственность за моральный вред (см., напр., п. 6 ст. 7, ст. 131 Основ гражданского законодательства Союза ССР 1991 г.) – начальная форма. При этом предусматривалось именно «возмещение» морального вреда, а не компенсация. Эта архаичная легальная формула (см. ст. 237 ТК и ст. 4.7 КоАП) критикуется в литературе [14, с. 79]. В контексте сравнительно-исторического анализа весьма примечательна регламентация, предусмотренная ст. 21–23 Положения об авторском праве, «установленного» (легальный термин) одноименным Законом от 20 марта 1911 г. В частности, законодатель предписывал «вознаградить потерпевшего за весь причиненный ему убыток» при умышленном или неосторожном нарушении авторских прав (ст. 21); с добросовестного нарушителя, действовавшего «по извинительной ошибке», взыскивался «причиненный им убыток в размере, не превышающем полученной прибыли» (ст. 22); размер причитающегося правообладателю «вознаграждения» устанавливался судом «по соображении всех обстоятельств дела, по справедливому усмотрению» (ст. 23). С.А. Беляцкин так комментировал процитированные новеллы: «Положение… уделило должное место справедливому судейскому усмотрению, предоставило надлежащий простор судейской совести» [1, с. 6].

В настоящее время компенсация за нарушение исключительного права взыскивается «вместо возмещения убытков» (абз. 1 п. 3 ст. 1252 ГК). При этом гарантируется не полнота возмещения – получение чего-то в достаточной мере в данном случае становится релятивной категорией, зависящей от множества внешних обстоятельств, – а возможность применения одного из вариантов (видов) компенсации по выбору истца, присуждаемой (при удовлетворении иска) всегда с учетом дискреционных полномочий суда. Судебная дискреция имеет место при каждом разрешении вопроса о размере компенсации. Достоверная фиксация экономических потерь лишь приближает к справедливому размеру компенсации. Те же критерии (субъективная оценка понесенного урона, судейское усмотрение, относительная полнота возмещения) характерны и для компенсации морального вреда. В расчет могут приниматься обстоятельства, не имеющие непосредственного отношения к данному делу: кратность нарушения, имущественное положение контрафактора и т.д.

Распространенный прием российской судебной практики – взысканная компенсация, как правило, значительно ниже запрошенной. Практика богата разными примерами, но трудно спорить с реальным положением дел. Известными постановлениями Конституционного Суда РФ от 13 декабря 2016 г. № 28-П и от 14 декабря 2023 г. № 57-П допускается при определенных условиях снижение присуждаемой истцу твердой компенсации ниже минимальной ставки, предусмотренной законом.

Восстановление положения, существовавшего до нарушения права, может быть как мерой защиты, так и мерой ответственности. Анализ этой характеристики примечателен с точки зрения условности деления способов защиты на меры ответственности и меры защиты [8, с. 128] (как «фазовые переходы» или «фазовые превращения» в термодинамике). Возникает своего рода эффект амбивалентности.

Компенсация постулируется в качестве «формирующегося, развивающегося вида ответственности» [12, с. 381]. Акцент на длящейся (быть может, затянувшейся) трансформации компенсаторных норм актуален. И будет актуален до тех пор, пока данный способ защиты либо не дискредитирует себя окончательно (случаи злоупотреблений правообладателями своими правами встречаются на практике1), либо не исчезнет как чужеродный для отечественной юридической системы, либо в результате дальнейшей плодотворной работы законодателя и правоприменителя превратится в непреложную, приведенную в «состояние баланса» социальную ценность нашего правопорядка. Не исключено, что подрыв общественного доверия к компенсаторной защите исключительных прав может сопровождаться «реакцией правоприменителя в этих случаях… к упрощению… в отношении чего-то… потенциально опасного» [5, с. 11]. И ведь латентно это происходит (см. постановления Конституционного Суда РФ от 13 декабря 2016 г. № 28-П и от 14 декабря 2023 г. № 57-П и связанную с ними правоприменительную практику).

Рассмотренные аспекты компенсации, выражение признаков этого способа защиты (группы, объединяющей компенсацию за нарушение исключительного права и компенсацию морального вреда) в гражданском законе не позволяют говорить о его всеобъемлющем характере. Сопоставление с восстановлением положения, существовавшего до нарушения права, по критерию универсальности явно не в пользу компенсации.

Всегда интересен процесс бесконечного «восхождения» (И. Кант, С.С. Алексеев) к идеалу или – иное образное восприятие – погружения в неизведанное пространство безграничной (юридической) материи. Для практических целей, однако, важны ориентиры. И они, как это следует из представленных размышлений, имеются.

Утверждение о полном совпадении восстановительной и компенсаторной функций представляется неточным. Терминологическое понимание оказывается лишь «приблизительно эквивалентным» [19, с. 41] впечатлением. В отечественной юридической системе перспективы совершенствования восстановления нарушенного положения правообладателя в сравнении с перспективами компенсации за нарушение исключительных прав представляются более предсказуемыми.