Арбитражный процессуальный кодекс Российской Федерации помимо взыскания убытков предусматривает такой специальный способ возмещения вреда, причиненного обеспечением иска, как компенсация. Формальные правила определения ее размера и условий выплаты построены по модели компенсации, установленной за нарушение исключительного права на интеллектуальную собственность. Тем не менее утвердившаяся в судебной практике оценка вреда, возникшего вследствие обеспечения иска, в качестве правомерного причиненного исключает такое сопоставление. Отсутствие противоправности в действиях лица, испрашивающего обеспечительную меру, делает невозможным взгляд на компенсацию как меру ответственности, наступающую в связи с гражданским правонарушением. В этой связи указание закона на то, что ее размер должен определяться исходя из характера нарушения, также оказывается неприменимым. Удовлетворение иска о выплате компенсации в настоящий момент требует обоснования факта наступления негативных последствий вследствие обеспечения иска. Все это позволяет заключить, что такая компенсация представляет собой дискреционный способ определения размера убытков. Этим она принципиально отличается от компенсации за нарушение исключительного права, взыскиваемой в связи с нарушением и не требующей доказывания факта причинения убытков. Автор делает вывод о нежелательности использования такого подхода в праве интеллектуальной собственности, так как он не будет в достаточной степени достигать цели превенции нарушений исключительного права.
В статье исследуется институт снижения компенсации за нарушение исключительного права и влияние судебной практики на его современное состояние. Автор демонстрирует, что суды в попытке ограничить возникновение ситуаций, в которых размер присуждаемой компенсации избыточен и не соответствует характеру и последствиям нарушения, создают неопределенность в вопросе о случаях и пределах ее снижения.
В статье в контексте авторского права рассматриваются основные подходы к пониманию и применению так называемого трехшагового теста, являющегося международно-правовой основой для установления и стандартизации ограничений исключительного права. Обосновывается положение о том, что данный тест, закрепленный в международных соглашениях, обращен к законодателю, а не к правоприменителю, и не должен использоваться непосредственно при разрешении дел. Национальные суды европейских стран действительно иногда применяют критерии данного теста при рассмотрении споров, однако автор приходит к выводу, что восприятие подобной практики в российском праве нежелательно.