Введение

Российская Федерация находится под санкционным давлением уже практически 10 лет1. Однако если ранее соответствующие меры иностранных государств затрагивали весьма ограниченный круг лиц, включенных в «персональные санкции», или касались только отдельных отраслей, то в 2022-2023 гг. практически все сферы российской экономики столкнулись с проблемами приобретения иностранных товаров, работ, услуг, а также прав на результаты интеллектуальной деятельности.

Среди всех пострадавших отраслей особенно выделялись IT­-компании и рынок высоких технологий в целом, а также индустрия кино2. Об уходе с российского рынка официально объявили практически все крупные иностранные правообладатели и поставщики программного обеспечения и технологий, а также киностудии. Как следствие – вынужденный поиск отечественных аналогов (которые нередко отсутствовали в принципе), простой бизнеса3, стремительный рост пиратства4, закрытие кинотеатров5 и многомиллионные убытки российских компаний, а также неудобства и издержки обычных потребителей6.

Актуальность и государственная значимость обозначенных вопросов подтверждается и внесенными в Государственную Думу Российской Федерации законопроектами, посвященными легализации продолжения использования результатов интеллектуальной деятельности иностранных правообладателей7, которые получили широкий общественный резонанс и всестороннее обсуждение, а также уже принятые нормативные правовые акты о порядке расчетов с иностранными правообладателями8, параллельном импорте9 и пр.

В настоящем исследовании предлагается оценить перспективы принудительного лицензирования объектов авторских прав с учетом предпосылок для формирования такого регулирования в Российской Федерации и опыта Республики Беларусь, где соответствующая правовая основа была создана еще в начале 2023 г., а также сформировать перечень вопросов, которые должны быть учтены законодателем в случае, если на государственном уровне будет принято решение о расширении сферы применения института принудительной лицензии. При этом самой оценке целесообразности введения такого регулирования в настоящем исследовании отведена не первостепенная роль, поскольку с учетом современных реалий представляется, что такое решение лежит больше в политической, нежели правовой, плоскости.

1. Экономические ограничения и уход иностранных правообладателей как предпосылки для расширения института принудительной лицензии в Российской Федерации

Негативные последствия иностранных экономических ограничений для российской экономики обсуждались на самых разных уровнях и площадках практически в течение всего последнего десятилетия. Однако ограничения, введенные в 2022 г., в частности, нормативными правовыми актами США, ЕС10 и Великобритании11, были поистине беспрецедентными и масштабными.

Вот как описано их влияние на российскую экономику в пояснительной записке к законопроекту № 184016-8 «О внесении изменения в Федеральный закон «О введении в действие части четвертой Гражданского кодекса Российской Федерации» (так называемый «законопроект о принудительной лицензии объектов авторских и смежных прав»)12, который в августе 2022 г. внес на рассмотрение Государственной Думы Российской Федерации депутат Д.В. Кузнецов:

«Под давлением правительств иностранных государств, международных организаций, осуществляющих недружественные действия и вводящих политические, экономические санкции и различные ограничительные меры в отношении Российской Федерации … часть иностранных правообладателей, а также находящихся под их контролем российских юридических лиц, без какого-либо обоснования отозвали выданные лицензии на объекты авторских и смежных прав – кинопроизведения, компьютерные программы, музыкальные коллекции, литературные и другие произведения, а также перестали осуществлять лицензирование новых объектов авторских и смежных прав. … Сегодня злоупотребление исключительным правом уже повлекло убытки для российского бизнеса, который развивал инфраструктуру распространения контента, … создает и иные, системные риски «отката» культуры соблюдения интеллектуальных прав на десятилетие назад и расцвета пиратства … Подобная ситуация создает угрозы для российских компаний, производящих различного рода контент и всего сегмента национальной креативной экономики».

Так, например, компания Microsoft, продукты которой, в частности, «Windows», «Azure», «Microsoft 365» и др., занимали значительную долю на российском рынке13, 4 марта 2022 г. объявила о приостановке своей деятельности на территории России14. Следует отметить, что как и в случае со многими другими крупными правообладателями, это решение было связано не столько с экспортными ограничениями, которые на тот момент распространялись далеко не на всю продукцию компании, а декларировалось как ответная реакция компании на специальную военную операцию Российской Федерации на Украине15. Позже в июне 2022 г. Microsoft объявил о сокращении операционной деятельности в Российской Федерации16 до тех пор, «пока от него почти ничего и совсем ничего не останется»17.

В то же время вопреки публичным заявлениям компания продолжала предоставлять отдельное программное обеспечение и сервисы российским клиентам18, из-за чего ей даже были предъявлены обвинения в нарушении санкционных ограничений США. Примечательно, что Microsoft признал свою вину и согласился выплатить штраф в размере 3 млн долларов США19.

По схожему сценарию развивались и отношения с другими вендорами программного обеспечения и технологий, например, с AMD и Intel, которые в феврале-марте 2022 г. публично заявили об уходе из Российской Федерации20, но затем в течение года возвращали российским пользователям доступ к скачиванию драйверов и поддержке21. Тот же путь от публичных заявлений о полном уходе из России до тайного возобновления продаж проделала и компания Apple22, которая продолжает исполнять ряд предписаний органов государственной власти Российской Федерации23, а также использует все возможные методы для сохранения технической поддержки своих устройств в обход санкций24.

Вместе с тем некоторые технологические компании в своих заявлениях и действиях были более принципиальными и последовательными. Так, полностью с российского рынка ушел ведущий производитель видеокарт Nvidia25. В течение нескольких месяцев с начала специальной военной операции прекратил работу в России и офис американской компании IBM26.

Уход другого компьютерного гиганта, разработчика программного обеспечения и систем управления базами данных, компании Oracle, обернулся для него десятками исков от своих дистрибьюторов и российских клиентов в связи с неисполнением обязательств по технической поддержке программного обеспечения27 и завершился банкротством его российского юридического лица28. Важно отметить, что сам Oracle мотивировал свой уход не новыми экономическими ограничениями, а собственной политической позицией29. С аналогичными заявлениями выступили и основанные россиянами компании JetBrains30 и Miro31.

И пусть представители органов государственной власти и оценивали уход иностранных правообладателей положительно, предполагая, что это станет стимулом для развития отечественных продуктов-аналогов, эти заявления на фоне стремительного роста пиратства32 и потерь бизнеса первое время выглядели лукавством33.

Подводя итог рассуждениям о причинно-следственной связи между введением иностранных экономических ограничений и невозможностью использования результатов интеллектуальной деятельности иностранных правообладателей, можно утверждать, что далеко не всегда она была прямой. Как можно увидеть на примере компаний «Oracle» или «Jet Brains», техническая поддержка и предоставление обновлений программного обеспечения было прекращено и по тем договорам, которые не подпадали под действие санкционных ограничений.

Это можно объяснить так называемой политикой «санкционного overcompliance»34, то есть формой чрезмерного избежания санкционных рисков35 или «поведением, которое выходит за рамки того, что явно требуется для соблюдения закона»36. Также в числе причин называется и существенное осложнение расчетов с российскими контрагентами и финансирования локальных офисов на территории Российской Федерации.

Однако существует еще одна причина, вовсе не связанная с непосредственным влиянием ограничений на конкретный лицензионный договор. Нормативные правовые акты Великобритании, ЕС и США об экспортных ограничениях являются выражением воли указанных государств по осуждению действий Российской Федерации. При этом ввиду того, что новые ограничения носят достаточно широкий характер и затрагивают практически все сферы жизнедеятельности, можно говорить о том, что одни государства в лице соответствующих органов власти де-факто легализовали продуктовую и технологическую дискриминацию другого государства и его граждан.

Не вдаваясь в оценку справедливости и обоснованности таких решений с точки зрения норм международного права, можно предположить, что не будь они формализованы в законодательстве этих стран, не было бы и столь решительных действий их резидентов, направленных на расторжение или прекращение исполнения действующих лицензионных и иных договоров даже в случае, если предоставляемая по ним технология вовсе не подпадает под экспортные ограничения – как бы по аналогии с введенными государством экономическими ограничениями в отношении смежных областей.

Так, например, в отношении программного обеспечения, распространяемого на условиях open source, которое прямо исключено из-под действия экспортных ограничений, американские компании-правообладатели все равно включают условия о необходимости использования программного обеспечения в соответствии с такими ограничениями и запрете его последующей передачи внутри Российской Федерации37. Аналогичный пример отказа в сотрудничестве с российскими компаниями, несмотря на отсутствие запретов на экспорт аудиовизуальных произведений, наблюдается и в сфере индустрии кино38.

Все вышеизложенное сделали возможными рассуждения о расширении института принудительной лицензии в Российской Федерации.

2. Законодательные инициативы, направленные на легализацию использования объектов интеллектуальной собственности иностранных правообладателей в Российской Федерации

Несмотря на обозначенный курс на импортозамещение, в том числе в сфере интеллектуальной собственности, и принятые в связи с этим нормативные правовые акты, очевидно, что в короткие сроки разработать российские аналоги высокотехнологических товаров и программного обеспечения по объективным причинам невозможно. Не говоря уже, например, об аудиовизуальных и музыкальных произведениях39, создание которых еще сильнее зависит от нематериальных факторов и не может быть ускорено за счет финансово-экономических стимулов – как минимум без негативного влияния на их действительную культурную ценность.

Именно поэтому с введением экспортных ограничений и вызванными внешнеполитической ситуацией действиями иностранных правообладателей перед российским государством возник вопрос о правовых механизмах сохранения возможности использования результатов интеллектуальной деятельности и средств индивидуализации, права на которые принадлежат иностранным лицам.

Предложенные в связи с этим органами государственной власти правовые новеллы можно разделить на четыре группы:

1) легализация «параллельного импорта»40;

2) меры, связанные с исполнением денежных обязательств перед иностранными правообладателями41;

3) законопроект П.В. Крашенинникова «об антисанкционных поправках»42;

4) законопроект Д.В. Кузнецова «о принудительной лицензии объектов авторских и смежных прав иностранных правообладателей»43.

При этом если первые две группы мер уже нашли свое отражение в нормативных правовых актах и вступили в силу, то два последних законопроекта не прошли дальше первого чтения в Государственной Думе Российской Федерации.

Так, разработанный в первый месяц после начала специальной военной операции на территории Украины законопроект «об антисанкционных поправках» в числе прочего включал в себя отдельные нормы, ограничивающие права иностранных правообладателей на прекращение правоотношений с российскими контрагентами по договорам, «связанным с осуществлением и защитой прав на результаты интеллектуальной деятельности и средства индивидуализации».

Законопроектом предлагалось установить, что44:

- в условиях недружественных действий не допускается осуществление предусмотренного законом или договором права на одностороннее изменение или расторжение таких договоров, за исключением случаев, когда другая сторона соглашения существенно нарушает свои обязательства;

- срок действия лицензионных договоров продлевается на период недружественных действий.

Следует отметить, что как и в случае с нормами, посвященными легализации параллельного импорта, приведенные выше новеллы также предлагалось вносить не в Гражданский кодекс Российской Федерации (далее – «ГК РФ»): по замыслу авторов законопроекта изменения, касающиеся лицензионных договоров, должны были быть внесены в Федеральный закон от 18 декабря 2006 г. № 231-ФЗ «О введении в действие части четвертой Гражданского кодекса Российской Федерации».

Сам же законопроект в первом чтении не получил блокирующих замечаний, однако впоследствии был снят рассмотрения по заявлению самого инициатора45. По информации из СМИ, это было связано с категоричной позицией Минфина и Минэкономразвития России, которые увидели в нем значительные возможности для злоупотреблений и посчитали, что предложенный подход приведет к дестабилизации гражданского оборота в целом46. Это еще раз подтверждает гипотезу об отсутствии консенсуса относительно необходимости закрепления в законодательстве норм, радикальным образом воздействующих на права иностранных правообладателей и поставщиков.

Куда больший резонанс создал второй из вышеперечисленных законопроектов, внесенный 19 августа 2022 г. депутатом Государственной Думы Д.В. Кузнецовым, которым устанавливался порядок предоставления принудительной лицензии в отношении объектов авторских и смежных прав47.

Сам институт принудительной лицензии существует в части четвертой ГК РФ с даты ее принятия48, однако только в отношении изобретений, промышленных образцов, полезных моделей49 и селекционных достижений50. Законопроектом же предлагалось установить возможность принудительной лицензии и в отношении программ для ЭВМ, аудиовизуальных произведений и других объектов авторских и смежных прав, использование которых стало невозможно или осложнено по причине санкций.

Согласно законопроекту принудительная лицензия может быть предоставлена в отношении объектов авторских и смежных прав иностранных правообладателей, которые связаны с государством, совершающим «недружественные действия» в отношении Российской Федерации, и которые в период совершения таких действий выразили отказ:

- от ранее заключенного лицензионного договора (полностью или в части);

- от заключения нового лицензионного договора (в случае, если он не был заключен ранее) российской организации по управлению правами на коллективной основе в интересах заинтересованного российского лица, обратившегося в такую организацию.

В первом случае в законопроекте подразумевалось, что принудительная лицензия будет предоставлена на предусмотренных в таком договоре условиях.

Во втором случае речь идет про предоставление права использования объектов, которые ранее не использовались на территории Российской Федерации. Для таких случаев в законопроекте предлагалось получать лицензию опосредованно через организации по управлению правами на коллективной основе51, которая будет обращаться в суд для каждого заинтересованного российского лица. При этом правами на каждый объект авторских и смежных прав будет управлять только эта организация, а размер вознаграждения будет определяться «не ниже цены лицензии, определяемой при сравнимых обстоятельствах» согласно методике, которую должно было утвердить Правительство.

Законопроект также устанавливает требования к исковому заявлению. Так, в нем должны быть отражены предлагаемые истцом условия использования, размер лицензионного вознаграждения и порядок его выплаты. Также к исковому заявлению требуется приложить заключение уполномоченного органа государственной власти, которым бы подтверждалась невозможность использования объекта на иных основаниях в Российской Федерации (для программ для ЭВМ – Минцифры России, для остальных объектов авторских и смежных прав – Роспатент).

Если правообладатель не докажет, что его действия были обусловлены «уважительными причинами», по замыслу авторов законопроекта, суд должен принять решение о предоставлении лицензиату принудительной лицензии и определить условия ее предоставления. При этом критериев «уважительности» причин не устанавливается, в связи с этим они должны были бы оцениваться судом в каждом конкретном деле.

Инициатива депутата Д.В. Кузнецова подверглась значительной критике со стороны органов исполнительной власти, а также представителей индустрии и юридического общества.

В числе недостатков законопроекта отмечалось: отсутствие правовой определенности отдельных норм и низкий уровень юридической техники52, в частности, неурегулированность вопросов подсудности53, риски принятия ответных мер иностранными государствами54, причинение вреда деловой репутации российских компаний55 и инвестиционному климату в России в целом, а также препятствие начавшемуся развитию российского рынка программного обеспечения56. Категорически возражали против законопроекта представители киноиндустрии57, справедливо отмечая, что принудительное лицензирование кинематографических произведений прямо запрещено ст. 14 Бернской конвенции58. В свою очередь заместитель генерального директора ВГТРК Александр Нечаев и вовсе назвал идею принудительного лицензирования объектов авторских прав «правовым нигилизмом»59.

Возобновившееся в январе 2023 г. обсуждение законопроекта60 с течением года постепенно сошло на нет61.

3. Новеллы законодательства Республики Беларусь об ограничении исключительных прав иностранных правообладателей

Пока в Российской Федерации на протяжении уже практически двух лет не удается достичь консенсуса об основаниях, порядке и условиях продолжения использования таких объектов и необходимости внесения изменений в законодательство в принципе, в Республике Беларусь соответствующие изменения были внесены еще в январе 2023 г. Законом Республики Беларусь от 3 января 2023 г. № 241-З «Об ограничении исключительных прав на объекты интеллектуальной собственности» (далее – «Закон РБ № 241-З»).

Переходя к анализу этого Закона, в первую очередь стоить отметить, что белорусский законодатель не пошел по пути внесения изменений в основные нормативные правовые акты об интеллектуальной собственности, которыми являются Гражданский кодекс Республики Беларусь62 (далее – «ГК РБ») и Закон от 17 мая 2011 г. № 262-З «Об авторском праве и смежных правах», а ограничился изданием специального закона, постаравшись вписать его в уже существующую систему права. Несмотря на внешнеполитические вызовы, обуславливающие необходимость ответных мер государства («технологический суверенитет»63 и т.п.), такого рода изменения должны быть точечными и не затрагивающими фундаментальных источников права и правовых принципов.

Также примечательно, что в отличие от Российской Федерации, где сохранение использования результатов интеллектуальной деятельности на государственном уровне обсуждалось в основном в контексте расширения сферы применения принудительной лицензии, в Республике Беларусь для достижения указанных целей решили пойти по пути применения более широкого механизма – института ограничения исключительного права64, а не принудительной лицензии, тоже существующей в белорусском законодательстве65, которую правоведы обеих стран преимущественно определяют как одну из форм или проявлений ограничения исключительного права66.

Содержание Закона РБ № 241-З можно разделить на 3 смысловые части.

1. Положения, посвященные ограничению интеллектуальных прав правообладателей из «недружественных стран» на компьютерные программы67, аудиовизуальные и музыкальные произведения68, а также передачи организации вещания69 (ст. 1-2 Закона).

2. Расширение принципа исчерпания исключительного права – легализация так называемого «параллельного импорта» (ст. 3-5 Закона).

3. Юридико-технические нормы, связанные с устранением коллизий с другими нормативными правовыми актами.

Часть 1 статьи 1 Закона РБ № 241-3 определяет цели устанавливаемых ограничений исключительных прав иностранных правообладателей и организаций по коллективному управлению имущественными правами. С точки зрения содержания рассматриваемого Закона такие цели носят исключительно декларативный характер и не несут под собой практического смысла для субъектов, на которых он распространяется.

Вместе с тем, поскольку принятие органами государственной власти столь радикальных решений в сфере оборота объектов интеллектуальной собственности носит не столько правовой, сколько политический характер, наличие таких положений в принимаемых нормативных правовых актах очень немаловажно.

Во-первых, именно они и являются действительным выражением политической воли государства и служат дополнительным обоснованием вводимого регулирования. Во-вторых, закрепленные на уровне закона принципы и идеи, отражающие направление национальной политики государства, несомненно являются обращением не только к гражданам собственной страны, но и неким посылом для международной арены.

Кроме того, наличие такого рода норм в законе по прошествии определенного количества лет с даты его принятия может использоваться для целей его исторического толкования и безусловно способствует более точному пониманию законодательной базы предыдущих лет.

Итак, целями вводимых ограничений исключительных прав «недружественных правообладателей» в ст. 1 Закона РБ № 241-3 определены:

- обеспечение функционирования информационно-коммуникационной инфраструктуры;

- создание условий для цифрового развития и повышения уровня информационной безопасности;

- развитие интеллектуального и духовно-нравственного потенциала общества;

- обеспечение доступа к достижениям мировой культуры и событиям современной жизни.

Ограничения исключительных прав на компьютерные программы, аудиовизуальные и музыкальные произведения, а также передачи организации вещания согласно ч. 1-2 ст. 1 Закона РБ № 241-3 распространяются на зарубежных правообладателей и организации по коллективному управлению имущественными правами, которые являются связанными с государствами, включенными в перечень иностранных государств, совершающих недружественные действия в отношении белорусских юридических и (или) физических лиц70, а также субъектов, которые находятся под контролем указанных иностранных лиц, независимо от места их регистрации или места преимущественного ведения ими хозяйственной деятельности.

Причем Закон устанавливает открытый перечень фактов, которые свидетельствуют о наличии связанности с «недружественным государством», к которым отнесены наличие гражданства этих государств или регистрация в них, а также осуществление ими хозяйственной деятельности или извлечение прибыли преимущественно на территориях таких государств71.

Следует отметить, что помимо связи с «недружественным государством» законодатель также устанавливает второй критерий, а именно запрет такими лицами или непредоставление ими согласия (разрешения) использовать на территории Республики Беларусь их объекты интеллектуальной собственности. В сравнении с экспортными ограничениями иностранных государств, которые фактически направлены на весь российский рынок, такое уточнение белорусского законодателя справедливо и даже гуманно, – с учетом геополитической ситуации и ведущихся политических дискуссий мы могли бы увидеть в рассматриваемом Законе ответные «санкции» в отношении всех иностранных правообладателей независимо от исполнения ими действующих договоров.

Соответственно, компьютерные программы, аудиовизуальные и музыкальные произведения, а также передачи организации вещания таких правообладателей и организаций коллективного управления, подпадающих под оба критерия, согласно ст. 1 Закона РБ № 241-3 разрешается использовать без их согласия.

Вторым условием такого использования является наличие такого правообладателя или организаций коллективного управления в перечнях, которые ведут органы государственной власти, уполномоченные в применимых сферах Советом Министров Республики Беларусь72 (то есть Правительством Республики)73.

И третьим условием является выплата вознаграждения в порядке, предусмотренном ст. 2 Закона.

Выплачивать вознаграждение не потребуется, только если правообладатель распространяет объекты интеллектуальной собственности на безвозмездной основе (например, open source продукты), а также если имеются основания свободного использования объектов авторского права и смежных прав, предусмотренные гл. 4 Закона Республики Беларусь от 17 мая 2011 г. № 262-З «Об авторском праве и смежных правах».

Это соотносится с принципом, заложенным в п. 3 ст. 983 ГК РБ, который заключается в том, что любые ограничения исключительного права, вводимые законом, не должны «ущемлять необоснованным образом законных интересов правообладателей». В этом смысле законодатель выступил последовательно и сообразно существующему регулированию: вносить изменения в вышестоящий нормативный правовой акт в связи с принятием Закона РБ № 241-3 не потребовалось.

Для случаев, когда основания для безвозмездного использования отсутствуют, в законе установлен следующий порядок.

1. Размеры вознаграждения, порядок его выплаты и пр. – определяется Советом Министров Республики Беларусь74. При этом любопытно, что для аудиовизуальных произведений, в отношении которых такой порядок уже утвержден, размер вознаграждения на январь 2024 г. в пересчете с белорусской валюты составляет около 100 российских рублей75.

2. Вознаграждение выплачивается на счет патентного органа, где хранится в течение трех лет, пока заинтересованное лицо не обратиться за его получением76. При этом сам патентный орган эти денежный средства использовать не вправе77.

3. При выплате вознаграждения лицо, использующее объект, обязано предоставить в патентный орган сведения о таком использовании, а также произвести расчет вознаграждения78.

4. Если в течение трех лет правообладатель или организация по коллективному управлению не обратится за получением вознаграждения, денежные средства будут перечислены в доход республиканского бюджета79.

Таким образом, для того чтобы продолжать использовать результаты интеллектуальной деятельности иностранных правообладателей, которые ушли с белорусского рынка, согласно Закону РБ № 241-3 необходимо:

- наличие связи правообладателя или организации коллективного управления с «недружественными государствами»;

- наличие правообладателя или организации коллективного управления в специальном перечне, объекты авторских и смежных прав которых разрешается «истребовать» на основании Закона РБ № 241-3;

- рассчитать и выплачивать вознаграждение на счета патентного органа.

При соблюдении вышеуказанных условий, как отдельно оговаривается в ч. 5 ст. 1 Закона, использование объектов интеллектуальной собственности не будет являться нарушением.

4. Сравнительно-правовая оценка законодательных новелл и инициатив в Российской Федерации и Республике Беларусь и выводы для развития российского регулирования

В первую очередь отметим, что и российский законодатель (как в уже принятых нормативно-правовых актах, так и в законопроектах), и белорусский – пошли по пути издания специальных законов, а не внесения изменений в кодифицированные акты, то есть Гражданские кодексы обеих стран, или, в случае с законодательством Республики Беларусь, Законы, посвященные отдельным подотраслям права интеллектуальной собственности80, – например, Закон Республики Беларусь от 17 мая 2011 г. № 262-З «Об авторском праве и смежных правах».

Не вызывает сомнений, что такой подход был выбран не случайно, поскольку такая же логика была и при издании нормативных правовых актов в период пандемии COVID-1981. Примечательно, что даже законопроекты «об антисанкционных поправках»82 и «о принудительной лицензии авторских и смежных прав»83 предусматривают внесение изменений в федеральные законы о введении в действие Гражданского кодекса Российской Федерации84, а не в сам ГК РФ.

В рассмотренном Законе Республики Беларусь от 3 января 2023 г. № 241-З «Об ограничении исключительных прав на объекты интеллектуальной собственности» хотелось бы отдельно обратить внимание на сформулированные в нем цели вводимого регулирования, обосновывающие его необходимость и как бы указывающие на исключительный и чрезвычайный характер новелл, минимизируя возможности дальнейшего распространения прецедента ограничения исключительных прав после того, как обозначенные в новом законе причины его принятия отпадут. Это важно для сохранения инвестиционной привлекательности государства и стабильности гражданского оборота с участием иностранных граждан и юридических лиц.

Учитывая, что с внесения законопроекта, посвященного принудительной лицензии в Российской Федерации в августе 2022 г., прошел уже большой срок, его подробное сравнение с нормами упомянутого Закона Республики Беларусь не имело бы особенной ценности.

Однако на примере этого законопроекта даже верхнеуровнево можно наблюдать разницу в правовых подходах к легализации использования объектов авторских и смежных прав иностранных правообладателей в обеих странах. Так, если в Российской Федерации согласно законопроекту85 и дискуссиям вокруг него до сегодняшнего дня предлагалось пойти по пути принудительной лицензии, предоставляемой в судебном порядке, – как это уже предусмотрено в отношении объектов патентного права, то в Республике Беларусь был выбран внесудебный порядок санкционирования использования объектов авторских и смежных прав правообладателей из «недружественных стран».

Кроме того, если в упомянутом отечественном законопроекте с иском о предоставлении принудительной лицензии можно было обратиться в отношении любого результата интеллектуальной деятельности, соответствующего определенным в законе критериям, то в Республике Беларусь обратиться с заявлением о разрешении использования возможно только в отношении объектов интеллектуальной собственности тех правообладателей, которые будут включены в перечень, утвержденный органами исполнительной власти.

В этой связи хотелось бы отметить, что предоставление чрезвычайно широких возможностей для административного усмотрения отраслевым органам исполнительной власти будет создавать коррупциогенную среду и риски злоупотреблений. Судебная процедура санкционирования такого использования с учетом принципов состязательности, гласности, открытости, возможности обжалования вплоть до высшей судебной инстанции, а также обязанности суда мотивировать свое решение в тексте судебного акта выглядит более предпочтительной, особенно для столь чувствительных для рынка интеллектуальной собственности решений.

Кроме того, идея с ведением перечня правообладателей, а не конкретных объектов интеллектуальной собственности (их групп), в принципе видится нелогичной. Ведь потребность в использовании объекта интеллектуальной собственности обусловлена его уникальными свойствами и значимостью для тех или иных сфер жизнедеятельности, а не самим фактом принадлежности конкретному правообладателю.

Едиными для обоих правопорядков остаются проблемы, связанные с более точным определением оснований предоставления права использования или разрешения такого использования и, наоборот, основаниями отказа. В случае с судебной процедурой, которая в 2022-2023 гг. обсуждалась в Российской Федерации, актуальны вопросы подсудности, а в случае с административной, как это есть в Республике Беларусь, до сих пор нет ясности, в каком порядке будет осуществляться обжалование решений органа исполнительной власти заявителем, а также будет ли в принципе такая возможность у правообладателя.

Пока неясно, будет ли удовлетворять суд или административный орган, наделенный соответствующими полномочиями, требования предоставить право использования программы для ЭВМ не для использования для собственных нужд, а для оказания услуг третьим лицам. С одной стороны, это может быть квалифицировано как злоупотребление правом, однако с другой стороны такой подход будет существенно нарушать интересы облачного бизнеса, который приобретает всю большую значимость в экономиках обеих стран. Кроме того, виртуальные вычислительные мощности, которыми обладают такие компании и которые они ранее предоставляли своим клиентам с использованием иностранного программного обеспечения, отсутствуют у большинства представителей малого и среднего бизнеса, а их создание каждой компанией для себя – экономически нецелесообразно и неэффективно.

Помимо этого, ни Закон Республики Беларусь от 3 января 2023 г. № 241-З «Об ограничении исключительных прав на объекты интеллектуальной собственности», ни российские законодательные инициативы не дают ответа на вопрос, может ли заинтересованное лицо запросить у суда или, в случае с Республикой Беларусь – у уполномоченного органа исполнительной власти, право предоставлять право использования соответствующего результата интеллектуальной деятельности другим лицам (заключать сублицензионные договоры). Или же право использования будет предоставляться отдельно каждому заявителю без возможности его дальнейшего предоставления другим физическим и юридическим лицам.

Обозначенные выше вопросы могут представлять серьезный исследовательский интерес и практическую ценность.

В свою очередь дискуссия относительно возможного несоответствия обсуждаемым изменениям в законодательство об интеллектуальной собственности Бернской конвенции86 или Соглашению ТРИПС87, несмотря на юридическую обоснованность таких комментариев88, с учетом внешнеполитических факторов, характера санкционных мер, предпринимаемых иностранными государствами, а также принятых в 2020 г. поправках в Конституцию Российской Федерации, в частности в ее ст. 79 и 12589, выглядит уже не столь актуальной.

При всех очевидных негативных последствиях расширения сферы применения института принудительной лицензии до объектов авторских прав, и не являясь однозначным сторонником таких призывов, вместе с тем нельзя не принимать во внимание и противоположную точку зрения по данному вопросу, в частности, предложения Б.А. Шахназарова, который в числе немногих отечественных ученых высказывается о допустимости введения принудительного лицензирования объектов авторских прав, но предлагает распространить этот институт в первую очередь на лиц, с которыми иностранные правообладатели в одностороннем порядке расторгли лицензионные договоры, а платежи за использование определять в максимальном соответствии с рыночными условиями90.

Если рассматривать принудительную лицензию как санкцию91 и одно из обоснованных и объективно необходимых ограничений принципа свободы договора во избежание недопустимости злоупотреблений им92, к коим можно отнести и политически мотивированные односторонние отказы от исполнения обязательств, то такого рода предложения как минимум имеют право на рассмотрение и оценку.

Как справедливо отмечает А.В. Латынцев, возможность применения принудительной лицензии «базируется на обязательности достаточного и надлежащего использования общественно полезных результатов интеллектуальной деятельности в интересах социума, возникающей у обладателя интеллектуальной собственности»93. О примате??? «интересов общества» и «решения проблем в сфере национальной обороны и развития экономики» в контексте принудительной лицензии говорит и Н.А. Шебанова94, акцентируя, что ее применение должно соответствовать принципам «целесообразности», «необходимости» и «адекватности», что подразумевает отсутствие или неосуществимость иных, менее радикальных мер, а также справедливое рыночное вознаграждение, уплачиваемое правообладателю95.

И в каком-то смысле нельзя не согласиться с Л.Ю. Грудцыной, которая констатирует, что институт принудительного лицензирования является «весьма сложным и тонким инструментом, пользоваться которым еще только предстоит научиться»96.

Резюмируя, несмотря на принятый в Республике Беларусь Закон «Об ограничении исключительных прав на объекты интеллектуальной собственности», и Российская Федерация, и Республика Беларусь в целом остаются пока только на начальном этапе формирования законодательства, посвященного легализации использования объектов авторских и смежных прав ушедших иностранных правообладателей.

Это связано с тем, что с принятия указанного закона прошло уже больше года, однако он так и не начал применяться. За исключением принятого в октябре 2023 г. Постановления Совета Министров Республики Беларусь от 18 октября 2023 г. № 696 «Об использовании отдельных объектов авторского права и смежных прав», детализирующего порядок применения закона в отношении аудиовизуальных произведений и передач организаций вещания, новеллы, предусмотренные столь резонансным законом, так и не заработали. По состоянию на январь 2024 г. в открытых источниках нет информации ни о перечне иностранных правообладателей, в отношении которых может применяться новый закон, ни даже новостей о его обсуждении и проработке.

Гипотетически, конечно, это можно связать с ожиданием позиции Российской Федерации, где обсуждение за два года так и не сдвинулось с мертвой точки.

Вместе с тем Закон Республики Беларусь от 3 января 2023 г. № 241-З «Об ограничении исключительных прав на объекты интеллектуальной собственности» имеет важное значение не только для оценки и использования опыта коллег из союзного государства.

Этот закон теоретически может стать правовой возможностью для легального использования результатов интеллектуальной деятельности иностранных правообладателей и для российских компаний. Так, если говорить о программах для ЭВМ, то белорусское юридическое лицо может в порядке, предусмотренном указанным законом, запросить право использования результата интеллектуальной деятельности в целях оказания облачных (хостинговых) услуг российским компаниям, а то и вовсе с правом его предоставления российским компаниям по сублицензионному договору. Данный закон во всяком случай этого прямо не ограничивает.

С похожим предложением только применительно к аудиовизуальным произведениям, например, в феврале 2023 г. выступил Совет Федерации97. И пусть впоследствии такая инициатива была отвергнута Минкультом России98, предлагаемая конструкция выглядит весьма интересной, поскольку позволит освободить российские компании от политических рисков принудительного лицензирования объектов интеллектуальной собственности, которых российский бизнес справедливо опасается.

Заключение

1. Говоря о влиянии иностранных экономических ограничений на рынок объектов интеллектуальной собственности и высоких технологий в Российской Федерации как о предпосылках для развития принудительного лицензирования, следует понимать, что далеко не всегда уход иностранных правообладателей был вызван законодательными запретами других государств.

В подавляющем большинстве случаев следует говорить лишь о косвенном влиянии решений и действий зарубежных стран, поскольку они стали неким прецедентом легализации продуктовой и технологической дискриминации Российской Федерации и ее граждан. Можно предположить, что если бы такого рода нормы не были формализованы в законодательстве таких стран, не было бы и столь решительных действий их резидентов, направленных на расторжение или прекращение исполнения действующих договоров даже в случаях, когда их предмет не подпадал под введенные экспортные ограничения – как бы следуя категоричной риторике своего государства.

Если вопрос о справедливости ограничения исключительного права тех правообладателей, которые прекратили исполнять обязательства по договорам по причине требований законодательства собственных стран, несомненно, является дискуссионным, то во втором случае такие действия определенно могли бы вызвать ответные законодательные меры российского государства – в особенности если правообладателем не была соблюдена предусмотренная договором процедура отказа от договора или если основания для отказа или приостановления исполнения обязательств вовсе отсутствовали.

2. Законодательные инициативы Российской Федерации, посвященные легализации использования объектов авторских прав иностранных правообладателей, выглядят недостаточно проработанными и несогласованными с их потенциальными интересантами. За исключением оперативно принятых новелл, посвященных легализации параллельного импорта, по остальным вопросам, связанным в первую очередь с использованием объектов авторских прав, в Российской Федерации за два года не удалось достигнуть консенсуса даже на уровне органов государственной власти.

На этом фоне выделяется Закон Республики Беларусь от 3 января 2023 г. № 241-З «Об ограничении исключительных прав на объекты интеллектуальной собственности», в рамках которого был легализован не только параллельный импорт, но и использование объектов авторских и смежных прав.

3. В связи с продолжающейся дискуссией в российском правовом сообществе относительно возможного расширения сферы применения института принудительной лицензии, в случае принятия такого решения стоит обойтись без внесения изменений в ГК РФ или федеральные законы о введении его в действие, ограничившись специальным федеральным законом по аналогии с Федеральным законом от 1 апреля 2020 г. № 98-ФЗ99, принятым в период пандемии COVID-19. Представляется, что столь чрезвычайные нормы должны содержать цели вводимого регулирования, а также быть точечными и не предусматривать изменения кодифицированных актов, чтобы не создавать возможность последующего использования столь опасного для права интеллектуальной собственности прецедента.

4. При подготовке и рассмотрении соответствующего законопроекта с учетом уже имеющегося опыта отечественных законопроектов и упомянутого Закона Республики Беларусь «Об ограничении исключительных прав на объекты интеллектуальной собственности», российскому законодателю следует обратить отдельное внимание на следующие вопросы:

- целесообразность использования именно института принудительной лицензии или применения других форм ограничения исключительного права, предусмотренных п. 5 ст. 1229 ГК РФ, в частности «возмездного безлицензионного использования объектов интеллектуальной собственности»100;

- очевидное преимущество для частно-правовых отношений и стабильности гражданского оборота, а также минимизации коррупциогенных факторов, судебной процедуры разрешения использования результатов интеллектуальной деятельности над внесудебной;

- недопустимость предоставления широкого административного усмотрения органам исполнительной власти, ответственным за принятие решений в рамках возможных новых процедур (например, при формировании перечней объектов интеллектуальной собственности и их правообладателей, в отношении которых можно будет получить принудительную лицензию и пр.);

- максимально точное определение в законе оснований предоставления права использования и, наоборот, оснований для отказа;

- определение в законе способов использования, которые могут быть предоставлены, а также случаев, при которых результат интеллектуальной деятельности может быть предоставлен в целях использования для оказания услуг третьим лицам, и случаев, когда в отношении полученного объекта такое лицо сможет заключать сублицензионные договоры (или наоборот установить прямой запрет такой возможности в законе);

- важность определения в новом законе понятной процедуры обжалования принятого решения как заявителем, так и иностранным правообладателем, с возможным дополнением Арбитражного процессуального кодекса Российской Федерации специальными нормами о подсудности исков, связанных с новым федеральным законом.

5. Отдельного философско-правового осмысления, в том числе противниками идей принудительного лицензирования, заслуживает сопоставление степени вреда для правовой культуры и правосознания общества с одной стороны усиливающейся с 2022 г. в бизнес-среде толерантности к нарушениям интеллектуальных прав и с другой – возможного узаконивания такого использования в исключительных случаях, пусть и в какой-то степени неправового по своей сути. Исследования вопроса принудительного лицензирования в этой плоскости также видятся весьма актуальными.