Для цитирования:

Овчинников И.В. Компенсация за вред, причиненный обеспечением иска, и за нарушение исключительного права: общее и отличное//Журнал Суда по интеллектуальным правам. Июнь 2024. N 2 (44). С. 257-263.
DOI: 10.58741/23134852_2024_2_16

Ovchinnikov I.V. Compensation for Injury Inflicted by Securing a Claim: Lessons for Intellectual Property Law//Zhurnal Suda po intellektual'nym pravam. June 2024. N 2 (44). Pp. 257-263. (In Russ.).
DOI: 10.58741/23134852_2024_2_16

Институт обеспечительных мер в гражданском и арбитражном процессе, призванный гарантировать возможность исполнения судебного решения в будущем, в силу своей природы чаще всего подразумевает вторжение в имущественную сферу ответчика и ограничение свободы его экономической деятельности. В этой связи и ГПК РФ, и АПК РФ в целях обеспечения баланса интересов сторон и превенции злоупотреблений предусматривают право ответчика (АПК РФ — также право иных лиц, пострадавших от обеспечения) взыскать с истца убытки, причиненные обеспечением иска в случае, если судом было отказано в удовлетворении требований последнего.

Помимо убытков АПК РФ предусматривает для ответчика также альтернативный способ возмещения, а именно выплату компенсации в размере от одной тысячи рублей до одного миллиона рублей, а по корпоративным спорам - от десяти тысяч до одного миллиона рублей (ч. 2 ст. 98 АПК РФ). Модель компенсации, использованная здесь законодателем, приближена к той, что предусмотрена ч. 4 ГК РФ на случай нарушения исключительного права.

Это сходство, уже отмечавшееся в литературе, заслуживает того, чтобы ему уделили более пристальное внимание, а также позволяет задуматься, возможно ли привести два этих случаях к некой универсальной мере гражданской ответственности, применяемой к различным обстоятельствам, или, во всяком случае, единому механизму реализации этой ответственности. При всей радикальности такой постановки вопроса она может быть полезна как с познавательной точки зрения.

Начать, однако, следует с тех метаморфоз, которые претерпел в практике арбитражных судов институт убытков, причиненных обеспечительными мерами. Правовые позиции, сформулированные Верховным Судом РФ (далее — ВС РФ) в этой сфере, влияют и на оценку компенсации. В первую очередь речь идет о противоправности действий истца. Законодатель, очевидно, исходил из представления о том, что убытки в данном случае служат мерой ответственности за противоправные действия. Так, ч. 1 ст. 98 АПК РФ говорит о нарушении прав и законных интересов лица, вызванном обеспечением иска. Часть 2 этой же статьи указывает, что размер компенсации должен определяться судом исходя из характера нарушения и иных обстоятельств дела с учетом требований разумности и справедливости. Последняя формулировка, нужно подчеркнуть, дословно повторяет текст абз. 2 п. 3 ст. 1252 ГК РФ.

Статья 98 АПК РФ, думается, не постулирует существование особых «процессуальных» убытков – речь идет о частном случае гражданской внедоговорной (деликтной) ответственности, и следует согласиться с теми авторами, которые анализируют данную статью в контексте условий возникновения деликтного обязательства. Другие, впрочем, характеризуют институт взыскания убытков, причиненных обеспечением иска, как специальный процессуальный квазиделиктный механизм или процессуальное средство защиты прав участников арбитражного процесса.

Материально-правовая квалификация компенсации гораздо сложнее, так как нашему гражданскому праву за рамками интеллектуальной собственности не известна такая мера ответственности за нарушение имущественного права. Существующий здесь доктринальный пробел к настоящему моменту не заполнен и, вероятно, не будет заполнен до тех пор, пока отечественная цивилистика не выработает общее учение о компенсации как самостоятельной мере гражданской ответственности. Часть 1 ст. 98 АПК РФ неслучайно указывает на то, что убытки подлежат возмещению в порядке и размере, которые предусмотрены гражданским законодательством, но не содержит такой же оговорки для компенсации: никакого общего порядка определения ее размера и выплаты наш гражданский закон не содержит. Так или иначе, в контексте компенсации в судебной практике можно встретить оценку ст. 98 АПК РФ как устанавливающей «процессуальную возможность привлечения к гражданско-правовой ответственности», что кажется верным.

Вместе с тем очевидно, что правило генерального деликта, презюмирующее и противоправность причинения вреда, и вину причинителя, не может быть применено к ситуации, где убытки являются следствием обеспечением иска. Сама по себе просьба истца о применении обеспечительных мер, обращенная к суду, является не более чем реализацией им своего процессуального права. Последующий отказ в удовлетворении требований истца судом как необходимая предпосылка для подачи ответчиком иска об убытках как таковой также не может свидетельствовать о противоправности действий истца.

В условиях состязательного процесса отказ в иске может быть следствием обстоятельств, вовсе не связанных с волей или действиями истца, или же связанных, но тем не менее не свидетельствующих о противоправном и виновном характере его действий в гражданско-правовом смысле (пассивное участие в судебном разбирательстве, неправильное понимание норм права, владение неполной информацией о фактических обстоятельствах). В чем же в таком случае состоит нарушение, характер которого требует оценивать закон?

Баланс между нормами АПК РФ о компенсации и нормами ГК РФ о деликтной ответственности в 2013 г. был найден Высшим Арбитражным Судом Российской Федерации (далее — ВАС РФ) в рамках следующего подхода: испрашивание истцом обеспечительной меры может рассматриваться как противоправное лишь в том случае, если иск был заведомо необоснован и подан исключительно с целью причинения вреда ответчику. Таким образом, противоправность действий истца вытекает из общего запрета на злоупотребление правом, установленного гражданским законом (ст. 10 ГК РФ).

Толкование, приданное нормам ст. 98 АПК РФ этой правовой позицией, призвано было вписать их в общее цивилистическое представление о деликте. Неизбежным следствием этого стал его резко ограничительный характер — удовлетворение иска об убытках стало возможным лишь в том случае, если суд мотивировал отказ в удовлетворении первоначальных требований истца ссылкой на злоупотребление правом.

Принципиально иной подход к пониманию юридической природы убытков, причиненных обеспечением иска, через несколько лет представила Судебная коллегия по экономическим спорам ВС РФ, сформулировавшая следующие положения. Правопорядок не должен содействовать заявлению необоснованных исковых требований и освобождению заявляющих их лиц от ответственности за вред, причиненный такими требованиями. Право на возмещение убытков, причиненных обеспечением иска, основано на положениях п. 3 ст. 1064 ГК РФ и возникает в силу прямого указания ст. 98 АПК РФ. Так как убытки в данном случае представляют собой частный случай правомерно причиненного вреда, их взыскание не требует ни противоправности действий ответчика, ни его вины. Иной подход не имел бы необходимого превентивного воздействия на лиц, заявляющих необоснованные исковые требования.

Новизна этих разъяснений заключалась в первую очередь в правовом обосновании, апеллирующем к п. 3 ст. 1064 ГК РФ, который по иронии судьбы допускает установление случаев возмещения правомерно причиненного вреда только законом. Политико-правовые соображения о том, что правопорядок не должен способствовать заявлению необоснованных исковых требований, но должен оказывать необходимое превентивное воздействие на заявляющих их лиц, напротив, повторяют более ранние мнения ВАС РФ, в частности, по делу общества СМАРТС.

Здесь следует вернуться к компенсации — очевидно, что приведенные позиции ВС РФ неизбежно меняют и ее природу. Строго говоря, правомерное причинение вреда не может быть охарактеризовано как правонарушение, и теория гражданского права всегда испытывала значительные трудности при оценке возмещения такого вреда в качестве меры ответственности. Как писал в свое время М.М. Агарков, «правомерное действие, т.е. действие, дозволенное правом, по общему правилу не может влечь за собой ответственности. Но в определенных случаях закон может установить обязанность возместить правомерно причиненный вред исходя не из мысли об ответственности, а из совершенно других мотивов».

Традиция отграничения деликтной ответственности от обязательства по возмещению правомерно причиненного вреда как особой меры социальной защиты имеет в отечественной науке богатую историю, обзор и анализ которой мы можем найти, в частности, в диссертационных работах Е.М. Гинц и С.К. Степанова. И если характеристика убытков, возникших у ответчика вследствие обеспечения иска, в качестве правомерно причиненного вреда сама по себе не ставит перед нами каких-либо доктринальных проблем (в конечном счете, убытки функционально представляют собой денежную оценку имущественного вреда независимо от того, правомерно или противоправно он был причинен), то с компенсацией дело обстоит иначе.

Как уже говорилось, ст. 98 АПК РФ исходит из понимания компенсации как меры ответственности, установленной за нарушение, хотя и не раскрывает существо последнего. В свете толкования ВАС РФ им служило злоупотребление правом как особая разновидность гражданского правонарушения. Соответственно, компенсация с точки зрения закона должна взыскиваться независимо от факта несения имущественных потерь ответчиком.

Нормы АПК РФ в их строгом толковании, определяя диапазон от одной тысячи рублей до одного миллиона рублей, не предполагают ни снижения судом размера компенсации ниже минимального предела, ни отказа в иске о ее выплате, если факт нарушения установлен. Более того, указывая на необходимость учитывать характер нарушения и иные обстоятельства дела, законодатель прямо допускает при определении суммы компенсации учет факторов, не связанных с размером возможных убытков. Этот механизм знаком нам по ч. 4 ГК РФ.

Именно так правила о компенсации понимал суд первой инстанции по делу Банка Зенит, в рамках которого Судебная коллегия по экономическим спорам позднее и вынесла один из приведенных выше судебных актов. В частности, он указывал, что компенсация подлежит взысканию при доказанности факта нарушения, при этом заявитель не обязан доказывать размер понесенных убытков. Сумма компенсации определяется с учетом характера допущенного нарушения, его срока, степени вины нарушителя, вероятных убытков заявителя, исходя из принципов разумности и справедливости, а также соразмерности компенсации последствиям нарушения.

Большинство из этих выводов невозможно найти в тексте ст. 98 АПК РФ — они были результатом применения по аналогии правил ч. 4 ГК РФ о компенсации за нарушение исключительного права, а также разъяснений этих норм, ранее содержавшихся в Постановлении Пленума ВС РФ, Пленума ВАС РФ № 5/29 от 26 марта 2009 г., а ныне — в Постановлении Пленума ВС РФ № 10 от 23 апреля 2019 г. Но все эти выводы удивительным образом совмещались в решении суда с прямо противоположными суждениями о том, что компенсация «предполагает наличие определенного материального ущерба, возникшего вследствие необоснованно принятых обеспечительных мер». Недоказанность причинения истцу такого ущерба, наряду с отсутствием доказательств злоупотребления правом при предъявлении первоначальных требований ответчиком, и послужила основанием для отказа в удовлетворении требований.

Однако с изъятием обязательства по возмещению вреда, причиненного обеспечением иска, из категории деликтных аналогия между компенсацией за нарушение исключительного права и компенсацией по ст. 98 АПК РФ стала вовсе невозможной. Первая предусмотрена за правонарушение, а вторая — за последствия правомерного поведения.

Соответственно, правила определения размера компенсации, основанные на оценке характера, тяжести и последствий нарушения, во втором случае теряют смысл. Данная проблема была разрешена ВС РФ следующим образом: взыскание компенсации не требует строгого доказывания размера понесенных убытков, но предполагает обоснование потерпевшим негативных последствий, наступивших от обеспечительных мер, и причинной связи между ними и обеспечением иска.

Таким образом, возникновение негативных последствий (имущественного вреда) вследствие обеспечения иска в настоящее время служит необходимым условием для удовлетворения требования о выплате компенсации, и истец не освобождается от доказывания факта их несения — лишь их точного размера.

Так компенсация по ст. 98 АПК РФ прошла путь от самостоятельной по формальным признакам меры ответственности, родственной по своей природе компенсации за нарушение исключительного права, до (фактически) способа расчета убытков, зависимого от судебного усмотрения и в этом смысле похожего на правила п. 5 ст. 393 ГК РФ. И в том и в другом случае мы имеем дело с дискреционным механизмом определения размера вреда при сохранении обязанности истца продемонстрировать сам факт его причинения.

Отметим, что и ВАС РФ применял правила п. 5 ст. 393 ГК РФ к данной категории споров задолго до того, как они были формализованы в нашем законе. Так, по делу общества СМАРТС он указывал, что суд не может полностью отказать в удовлетворении требования о возмещении убытков, причиненных обеспечительными мерами по необоснованному требованию, только на том основании, что размер убытков не может быть установлен с разумной степенью достоверности. В этом случае размер подлежащих возмещению убытков определяется судом с учетом всех обстоятельств дела, исходя из принципа справедливости и соразмерности ответственности.

Сущностное различие между убытками и компенсацией по ст. 98 АПК РФ к настоящему моменту состоит лишь в том, что последняя ограничена верхним пределом в один миллион рублей. В этом смысле компенсационный механизм отступает от принципа полноты возмещения вреда, не давая суду возможности присудить большую сумму даже в том случае, если, по его убеждению, убытки лица от обеспечения иска превышают данный предел.

Произошедшая трансформация института компенсации показательна с точки зрения вызвавших ее причин. Можно говорить о том, что сам правовой механизм, перенесенный из ч. 4 ГК РФ в урезанном виде, но без принципиальных изменений, оказался непригоден для опосредования отношений, что вызваны к жизни процессуальным поведением сторон и потому не могут быть адекватно оценены в рамках частно-правовой категории противоправности.

С другой стороны, она отражает общую доктринальную неопределенность в вопросе о функциях и природе компенсации в сравнении с убытками. Следует ли говорить о том, что компенсация — это не более чем альтернативный компенсаторный механизм на случай невозможности, затруднительности или нецелесообразности точного расчета убытков, или же она представляет собой особую меру ответственности, необходимую в тех случаях, когда правопорядку нужно также оказать превентивное воздействие?

Эта дискуссия, хорошо известная нашему праву интеллектуальной собственности, актуальна и здесь. Первый вариант ответа, к которому в итоге склонилась судебная практика по ст. 98 АПК РФ, подразумевает, однако, существенное ограничение, накладываемое деликтной догмой. Восстановительная функция логически может быть реализована и имеет смысл лишь в том случае, если установлен факт причинения вреда, требующего возмещения. Из этого, в частности, следует вывод ВС РФ о необходимости установления негативных последствий, вызванных обеспечением иска.

Второй вариант не имеет такого ограничения и в определенном смысле построен на началах публично-правовой ответственности, то есть предполагает оценку судом тяжести совершенного нарушения и его последствий, в том числе (но не только) факта и размера причиненного вреда. Так функционирует компенсация за нарушение исключительного права в диапазоне от десяти тысяч рублей до пяти миллионов рублей.

Однако и в праве интеллектуальной собственности трение между двумя этими воззрениями отчетливо заметно, хотя и не привело пока к превращению компенсации в дискреционный способ расчета убытков. Как отмечается в литературе, правила п. 3 ст. 1252 ГК РФ допускают как широкое, так и узкое толкование. Первое предполагает освобождение правообладателя от доказывания самого факта несения убытков, а второе — лишь от доказывания точного размера своих потерь, которые при этом должны иметь место.

Второе толкование в своем крайнем проявлении в настоящий момент противоречит общепринятому пониманию ч. 4 ГК РФ и разъяснениям ВС РФ. Между тем нельзя не отметить, что судебная практика и научная мысль в целом воспринимает компенсацию как разновидность восстановительного механизма, некую альтернативную форму убытков. Сложившуюся ситуацию можно обобщить словами А.П. Сергеева: «Обе санкции… являются, в сущности, одной и той же мерой ответственности, а именно взысканием убытков».

Тенденция к сближению, если не смешению компенсации и убытков проявляет себя и в разъяснении ВС РФ, требующем от истца представить обоснование суммы компенсации, подтверждающее ее соразмерность допущенному нарушению исключительного права. Ранее такое требование было обращено лишь к суду, но не к истцу. В настоящий момент оно не перекрывает правило об отсутствии необходимости доказывать факт несения убытков, так как это обоснование может содержать позицию истца относительно характера и срока нарушения, наличия и формы вины ответчика и прочих обстоятельств, прямо не связанных с убытками.

Тем не менее трудно не усмотреть здесь сходство с требованием продемонстрировать наличие негативных последствий по иску о выплате компенсации в связи с применением обеспечительных мер. Это сходство в будущем может вылиться и в сближение самих условий удовлетворения иска, то есть перенесение вероятных имущественных потерь из сферы обоснования размера компенсации в область доказывания.

Представляется, что такое развитие событий имело бы нежелательные последствия для всего механизма охраны исключительного права. Изменение природы компенсации по ст. 98 АПК РФ стало побочным эффектом решения отнести убытки, причиненные вследствие обеспечения иска, к категории правомерно причиненных. Данное решение, в свою очередь, было продиктовано необходимостью обеспечить превентивное воздействие на лиц, злоупотребляющих правом на подачу иска. Между тем в праве интеллектуальной собственности отнесение компенсации к разновидности убытков имело бы эффект, прямо противоположный превенции.

В ситуациях, где правообладатель не смог обосновать факт несения потерь (а в отрыве от оценки их конкретного размера достаточность такого обоснования становится вопросом судебного усмотрения), итогом неизбежно становился бы отказ в удовлетворении иска о выплате компенсации. Правопорядок в определенном смысле «прощал» бы нарушение исключительного права в связи с отсутствием на стороне правообладателя вреда, игнорируя тот факт, что нарушитель, использовав чужой объект, извлек из него полезные для себя свойства и достиг полностью или частично тех целей (не всегда экономических), которые преследовал, совершая нарушение. В этом сценарии роль инструмента какого-либо имущественного воздействия на нарушителя полностью перешла бы к механизмам, не приспособленным для этого ни теоретически, ни практически, например, к институту судебных расходов по требованиям о прекращении нарушения исключительного права.