Для цитирования:

Рожкова М.А. NFT и иные токены: право на запись и право из записи// Журнал Суда по интеллектуальным правам. Декабрь 2022. Вып. 4 (38). С. 29-39.
DOI: 10.58741/23134852_2022_4_29

Rozhkova M.A. NFT and other tokens: right to record and right under record// Zhurnal Suda po intellektual'nym pravam. December 2022. 4 (38). Pp. 29-39. (In Russ.).
DOI: 10.58741/23134852_2022_4_29

Не так давно на рассмотрение Государственной Думы был передан законопроект, основная идея которого состояла в том, чтобы включить в число объектов интеллектуальных прав «невзаимозаменяемый токен уникального цифрового актива (изображений, видео или другого цифрового контента или актива) в виде невзаимозаменяемых данных, хранящихся в системе распределенного реестра (системе блокчейн)»1. Этот законопроект получил массу критических отзывов и (хотелось бы надеяться) был «заморожен».

Вместе с тем представляется не только интересным, но и практически значимым вопрос о том, что собой представляет NFT, когда он удостоверяет права на уникальные цифровые объекты. Поэтому для получения ответа на него было проведено настоящее исследование, которое захватило и проблематику сходства токенов с бездокументарной ценной бумагой, с чего, собственно, и начинается данная статья.

1. Отличительной особенностью классической ценной бумаги, оформляемой на бумажном носителе (документарная ценная бумага), всегда признавалась ее двойственная правовая природа. Эта двойственность проявляется в возникновении, с одной стороны, вещного права на саму ценную бумагу как на материальный предмет, имеющий экономическую значимость («право на бумагу»), и с другой стороны, – прав, подтверждаемых этой ценной бумагой («права из бумаги»), к которым традиционно относили, в частности, право на получение вексельной суммы или дивидендов, или купонных выплат по облигации и проч.2 Причем в качестве общего правила признается, что «право из бумаги следует за правом на бумагу», то есть владелец ценной бумаги (тот, кто обладает «правом на бумагу») обладает и «правом из бумаги»3.

Появление ценных бумаг в бездокументарной форме потребовало переосмысления целого ряда сложившихся постулатов теории ценных бумаг.

Прежде всего само по себе возникновение «бездокументарной» формы ознаменовало принципиальную модификацию закрепления прав. Если в классическом варианте «права из бумаги» фиксировались в документе (бланке), то бездокументарная ценная бумага предполагает подтверждение таких прав в электронной форме – путем внесения учетной записи в систему ведения реестра владельцев ценных бумаг или записи по счету депо (в случае депонирования ценных бумаг). То есть бездокументарная ценная бумага удостоверяет права правообладателя посредством записи в соответствующей компьютерной программе / информационной системе, не требуя обязательного «бумажного» подтверждения.

С учетом того, что бездокументарная ценная бумага не имеет телесной формы, исключена возможность возникновения на нее права собственности, которое отечественная цивилистическая доктрина допускает только в отношении вещей (материальных предметов). В связи с этим Е.А. Суханов отмечает, что попытка квалифицировать бездокументарные ценные бумаги в качестве особых «бестелесных вещей» с целью распространения на них режима объектов вещных прав «окончилась закономерной неудачей»4.

Отсутствие у бездокументарных ценных бумаг материальной формы, позволило некоторым ученым усомниться в том, что анализируемые объекты вообще следует относить к числу ценных бумаг. Например, В.А. Белов в 2001 г. писал, что «под ценными бумагами как объектами гражданских правоотношений можно понимать только документы, но не воплощенные в них субъективные гражданские права»5. Ставя во главу угла именно документ (и, соответственно, «право на бумагу»), правоведы не усматривали за бездокументарными ценными бумагами свойства ценной бумаги в ее классическом понимании, делая вывод о том, что «бездокументарные ценные бумаги, вопреки своему названию, ценными бумагами не являются»6. Вследствие этого звучали предложения рассматривать бездокументарные ценные бумаги как совершенно новый объект гражданских прав.

В то же время сформировалась и другая позиция, в рамках которой понимание бездокументарных ценных бумаг связывалось в первую очередь с подтверждаемым ими правом (т.е. «правом из бумаги»). Иными словами, акцент предлагалось сместить «с документа, удостоверяющего права, на сами эти права, как основную «ценность» ценной бумаги»7. В связи с этим в проекте Концепции развития законодательства о ценных бумагах (2009) подчеркивалось: «…представляется нецелесообразным исключать такого рода права из круга ценных бумаг и рассматривать их как объекты иного рода, поскольку, с нашей точки зрения, превалирующее значение должно быть отдано характеру прав, а не способу их фиксации. Такое исключение, хотя и может быть оправдано с теоретической точки зрения, на практике может привести к масштабной и коренной ломке значительного массива нормативных актов, имеющих широкое и повседневное применение. В связи с этим целесообразно сохранить в качестве родового понятие «ценные бумаги», имея в виду, что оно должно охватывать как классические ценные бумаги, так и права, зафиксированные посредством записей по счетам»8.

Изложенное нашло отражение не только в обновленной редакции ст. 128 ГК РФ в которой документарные ценные бумаги отнесены к вещам, а бездокументарные – к имущественным правам, но и в других статьях Кодекса: «Теперь закон четко различает обычные ценные бумаги как документы (абз. п. 1 ст. 142 и ст. 143.1 ГК РФ), т.е. вещи, и “бездокументарные ценные бумаги” как обязательственные и иные права (абз. 2 п. 1 ст. 142 ГК РФ)»9.

2. В российской юридической литературе обращалось внимание на то, что «с исчезновением документа, бланка ценной бумаги исчезает двойственность ценной бумаги: остается только «право из бумаги»»10. Это подтверждают и упомянутые положения ст. 128, 142 ГК РФ, в которых бездокументарные ценные бумаги определены достаточно однолинейно – как имущественные права.

Соглашаясь с тем, что в отношении бездокументарной ценной бумаги нет оснований говорить о «праве на бумагу», нельзя вместе с тем не замечать неоднородность правоотношений, которые возникают по поводу бездокументарных ценных бумаг. Раскрывая этот тезис, нужно указать следующее.

2.1. Подтверждением классических «прав из бумаги», как указывалось выше, признается сама документарная ценная бумага – документ, удостоверяющий соответствующее право требования ее владельца. При этом способ легитимации лица, которое управомочено требовать исполнения по бумаге от обязанного лица, различается в зависимости от вида ценной бумаги.

Самой простой является легитимация лица, управомоченного требовать исполнения по предъявительской ценной бумаге: в соответствии с п. 2 ст. 143 ГК РФ эта ценная бумага сама по себе подтверждает право ее владельца требовать исполнения по ней. Иными словами, удостоверенное предъявительской ценной бумагой право может осуществить любое лицо, предъявившее эту бумагу, что и предопределило ее название – «ценная бумага на предъявителя».

Удостоверенные ордерной ценной бумагой права управомочено осуществлять то лицо, на имя которого выдана эта бумага либо к которому она перешла по непрерывному ряду передаточных надписей – индоссаментов (п. 3 ст. 143 ГК РФ). То есть здесь легитимация управомоченного лица предполагает установление тождества владельца ценной бумаги с лицом, которое обозначено в тексте бумаги либо индоссаменте.

Права, удостоверенные именной ценной бумагой, могут принадлежать как лицу, на имя которого эта бумага была выдана, так и иным лицам, «права из бумаги» которых подтверждены одним из трех способов, поименованных в п. 4 ст. 143 ГК РФ. Для легитимации владельца такой бумаги необходимо совпадение лица, требующего исполнение, с лицом: 1) имя которого указано в бумаге; 2) которое стало владельцем бумаги на основании непрерывного ряда уступок требования (цессий); 3) данные о котором как владельце ценных бумаг имеются в соответствующих учетных записях в реестре11.

2.2. Аналогичный последнему способу используется и для легитимации обладателя прав из бездокументарных ценных бумаг, однако (в отсутствие самого бланка ценной бумаги) речь здесь должна вестись не о владельце, а о правообладателе бездокументарных ценных бумаг, что подтверждает п. 6 ст. 143 ГК РФ. Таким образом, легитимация лица, управомоченного требовать от обязанного лица исполнения по бездокументарной ценной бумаге, предполагает установление тождества лица, заявившего такое требование, с лицом, которое в соответствующих учетных записях указано в качестве правообладателя ценной бумаги, или иным лицом, которое в соответствии с законом осуществляет эти права (абз. 2 п. 1 ст. 149 ГК РФ).

Важно заметить, что правопорождающим юридическим фактом применительно к бездокументарным ценным бумагам становится специальное решение или иной акт о выпуске ценных бумаг. И только лишь затем права, составляющие бездокументарную ценную бумагу, могут быть учтены в соответствующем реестре, что оформляется учетными записями. Это находит прямое отражение в определении бездокументарных ценных бумаг, под которыми в п. 1 ст. 142 ГК РФ признаются «обязательственные и иные права, которые закреплены в решении о выпуске или ином акте лица, выпустившего ценные бумаги в соответствии с требованиями закона, и осуществление и передача которых возможны только с соблюдением правил учета этих прав в соответствии со статьей 149 настоящего Кодекса (бездокументарные ценные бумаги)».

Несмотря на то что в ст. 128, пп. 1 ст. 142 ГК РФ бездокументарные ценные бумаги понимаются исключительно как имущественные права, нельзя не заметить, что в связи с ними возникают по меньшей мере две основных разновидности правоотношений, которые различаются по содержанию и субъектному составу. Взаимоотношения в сфере бездокументарных ценных бумаг складываются по поводу, во-первых, собственно имущественных прав, удостоверяемых учетными записями и составляющих бездокументарную ценную бумагу, и, во-вторых, совершения учетных записей об этих правах (учет прав), удостоверяющих как возникновение, так и оборот прав.

Изложенное, на мой взгляд, позволяет констатировать возникновение у правообладателя бездокументарных ценных бумаг, условно говоря, «прав из записи» (то есть прав, удостоверяемых учетной записью и составляющих ценную бумагу; см. п. 1 ст. 149 ГК РФ) и «права на запись» (права требовать внесения соответствующих записей по счетам; см. п. 2, 3 ст. 149 ГК РФ). При этом из смысла абз. 2 п. 1 ст. 149 ГК РФ получается, что право из записи следует за правом на запись.

Таким образом, двойственность правовой природы бездокументарных ценных бумаг имеет легальное подтверждение, вследствие чего вполне жизнеспособной видится предлагаемая мной в рамках настоящей статьи конструкция разграничения «права на запись» и «права из записи».

2.3. Очевидно, что «право из бумаги» и «право из записи» весьма близки по своему содержанию, вследствие чего в целях настоящей статьи они подробно исследоваться не будут.

В свою очередь явно отличаются друг от друга «право на бумагу» и «право на запись». Это обусловлено тем, что под первым понимается право собственности, а под вторым – право требования правообладателя ценных бумаг к депозитарию или посреднику (например, обязательственное требование к посреднику из договора счета ценных бумаг).

Однако препятствует уяснению сущности «права на запись» ее вхождение в состав института учета прав на бездокументарные ценные бумаги, где это право, по сути, растворяется. Объяснение этому – в легальном понимании учета не как правоотношения между правообладателем ценных бумаг и депозитарием/посредником, а как процесса систематизации информации12, что дает основание определять учет прав на бездокументарные ценные бумаги как процесс внесения записи по счетам лицом, имеющим соответствующую лицензию (п. 2 ст. 149 ГК РФ).

Иной подход демонстрируют зарубежные юрисдикции, о чем пишет Е.В. Обухова: «В зарубежных источниках акцент смещается на последствиях учета, с использованием терминов holding (в значении наличия некоторого права на бездокументарную ценную бумагу) и disposition (в значении распределения совокупности прав между участниками учетной системы)»13. При этом, как подчеркивает автор, в Великобритании и Германии право на бездокументарную ценную бумагу понимается как особое право на объект, имеющее черты абсолютности, и предлагает «не сводить бездокументарную ценную бумагу к простой модели обязательственного правоотношения, неотличимого от всех учетных правоотношений в цепи, дематериализация все же предполагает возникновение права sui generis у легитимированного лица, не тождественного «праву на бумагу» и праву из договора счета»14.

Неразграничение «права на запись» и «права из записи», точнее, легальное признание только «права из записи», позволяющее рассматривать бездокументарную ценную бумагу крайне однобоко – исключительно как обязательство – влечет правоприменительные проблемы, которые еще более усугубляются применительно к новейшим явлениям – токенам.

3. Термин «токен» не употребляется в российском законодательстве – вместо него в отечественный закон было введено понятие «цифровые права»15, которое, по мнению специалистов, а также на мой взгляд, является неудачным, ибо в процессе разработки законодательства о них оказалось выхолощенным16. Вследствие этого в рамках настоящей статьи токен будет исследоваться в отрыве от названного понятия.

Анализ сущности токена следует предварить замечанием о его многозначности. Причем речь идет не вообще о термине «токен», который находит применение в самых разных областях17, а именно о токене в контексте технологии распределенного реестра (англ. Distributed Ledger Technology). Широкое внедрение этой технологии при создании разнообразных онлайн-платформ, сервисов и приложений (в сфере платежей, расчетов, исполнения контрактов (смарт-контрактов) и т.д.) привело к возникновению еще одной сферы использования токена: он стал применяться в качестве условных платежных единиц внутри этих онлайн-платформ, сервисов и приложений – для открытия доступа к дополнительным возможностям, для обращения к использованию расширенного функционала и т.д. Кроме того, токен стал использоваться и для решения иных задач, поэтому сегодня он отличается многоаспектностью, выступая и средством платежа, и средством инвестирования, и в качестве награды, и в других качествах.

Отличаясь значительным разнообразием, токены позволяют дифференцировать их по различным основаниям. Но наибольшую известность получили классификации, базирующиеся на аналитике Комиссии по ценным бумагам и биржам США (англ. The United States Securities and Exchange Commission; далее – SEC) и Службы по надзору за финансовыми рынками Швейцарии (англ. Swiss Financial Market Supervisory Authority, далее – FINMA). Исходя из того что анализ FINMA основан на оценке экономической функции токенов, а SEC – степени родства токена с ценными бумагами, токены разграничиваются на:

-

платежные токены (англ. Payment tokens (FINMA) / Cryptocurrencies (SEC)), понимаемые как криптовалюта, которая используется как средство платежа или как платежная единица;

-

токены – активы (англ. Asset tokens (FINMA) / Security (SEC)), которые, будучи, прежде всего, инструментом инвестиций и предоставляя «держателю» токена права на долю, получение дивидендов, процентные платежи, право голоса и проч.;

-

потребительские (утилитарные) токены (англ. Utility tokens (FINMA и SEC)), предназначенные для предоставления «держателю» токена доступа к внутренним цифровым продуктам, сервисам или контенту и по своей сути являющиеся не средством инвестирования, а предоплатой, скидкой либо премиальным доступом к этим продуктам, сервисам, контенту на онлайн-платформе или в приложении.

Обратившись к исследованию токенов, используемых в качестве средства инвестирования, нельзя не видеть их явного сходства с бездокументарными ценными бумагами. Поэтому не удивительно, что в отличие от прочих разновидностей токенов, крайне тяжело «поддающихся» правовому регулированию, инвестиционные токены в ряде стран рассматриваются в качестве бездокументарных ценных бумаг, что позволяет распространить на них национальное законодательство о ценных бумах.

Например, SEC для решения вопроса о применении к тем или иным токенам законодательства о ценных бумагах в каждом конкретном случае оценивает токены на предмет возможности квалифицировать их в качестве ценных бумаг. Примером этого является дело SEC v. Telegram Group Inc18, в рамках которого суд признал ценными бумагами «грамы» (англ. Gram) – токены проекта TON Павла Дурова.

Основное, бросающееся в глаза различие между бездокументарными ценными бумагами и токенами – в способе их учета: в отличие от бездокументарных ценных бумаг, учет которых ведется посредством записей в электронных реестрах или по счетам, что не исключает «человеческий фактор» в виде ошибок или мошеннических действий различных лиц, токены учитываются путем записей в информационной системе на основе распределенного реестра, причем верность и сохранность записей обеспечивается участниками этой системы (посредством верификации транзакций), что, впрочем, не исключает возможность неправомерной транзакции, совершенной помимо воли правообладателя токена19.

Вследствие этого принадлежащее правообладателю токена «право на запись» оформляется в виде цифрового кода в информационной системе на основе распределенного реестра (поэтому утверждения о том, что правообладателю токена принадлежит «цифровой код» не так уж далеки от истины). На мой взгляд, данное право имеет максимальную приближенность к абсолютному ввиду отсутствия конкретной обязанной стороны – депозитария/посредника.

В то же время многие авторы называют в качестве основного предназначения токена его функцию подтверждать принадлежность правообладателю токена тех или иных имущественных прав. В частности, Л.А. Новоселова подчеркивает, что «в большинстве систем блокчейна, применяемых для реализации коммерческих проектов, токен является способом фиксации определенных имущественных прав, и его принадлежность конкретному лицу характеризует владельца как обладателя этого имущественного права»20. Аналогичную позицию высказывает и И.И. Кучеров, рассматривающий инвестиционные токены «в качестве специфической электронной формы закрепления обязательств, принимаемых на себя эмитентом»21.

Сказанное подтверждает, что, как и бездокументарная ценная бумага, токен удостоверяет «право из записи». И легитимация правообладателя токена схожа с легитимацией обладателя прав из бездокументарных ценных бумаг: определение лица, управомоченного требовать от обязанного лица исполнения его обязанности, предполагает установление тождества лица, заявившего такое требование, с лицом, которое в соответствующей информационной системе обозначено в качестве правообладателя токена.

Но здесь тоже необходимо учитывать специфику токена, которая состоит в том, что он может подтверждать не только имущественные права, но и, в частности, различные блага, вовсе лишенные какой-либо экономической ценности, которые по тем или иным причинам представляют интерес для «держателя» токена. К числу последних могут быть отнесены, в частности, фанатские токены (фан-токены), которые позволят фанатам футбольной команды участвовать в ее жизни, голосуя, например, за решения по поводу цвета формы игроков. Именно этим обусловлена характеристика, данная токену М. Юрасовым: «Феноменальность токена заключается в том, что он может отображать что угодно. То есть это такой цифровой актив, который может отображать любые права, обязанности, единицу стоимости и даже абсолютно ничего»22.

Изложенное ограничивает возможность распространения положений о ценных бумагах на все без исключения токены – нормы о ценных бумагах могут применяться только к тем разновидностям токенов, которые подпадают под понятие ценных бумаг (если это установлено национальным законодательством). Вместе с тем, как подчеркивает председатель SEC Гэри Генслер, из почти 10 000 токенов на крипторынке подавляющее большинство являются ценными бумагами, вследствие чего подпадают под действие законодательства о ценных бумагах 23.

Таким образом, можно констатировать применимость к токенам предложенной мной конструкции разграничения «права на запись» и «права из записи», которую особенно интересно исследовать на примере ставшей чрезвычайно популярной разновидности инвестиционных токенов – NFT.

4. NFT (англ. Non Fungible Token – невзаимозаменяемый токен) четко отграничивается от прочих – взаимозаменяемых – токенов, которые подобно безналичным деньгам определяются лишь общим количеством, фиксируемым в распределенном реестре. За NFT усматриваются особые свойства: он признается уникальным (хотя, возможно, предопределяющей здесь является уникальность объектов, права на которые этот токен удостоверяет), неделимым (не может быть поделен на части или соединен воедино из нескольких частей), и удостоверяемым записью в распределенном реестре24 (вследствие чего «не удостоверенные» в реестре цифровые картинки не имеют отношения к NFT).

Несмотря на эти особенности невзаимозаменяемого токена принадлежащее правообладателю NFT «право на запись» в целом не отличается от рассмотренного в предыдущей части работы – это такое же «право на запись», облеченное в форму цифрового кода в информационной системе на основе распределенного реестра. Данное утверждение обусловлено тем, что здесь используется тот же самый способ учета, что и для взаимозаменяемых токенов.

Другое дело – принадлежащее правообладателю NFT «право из записи», требующее более подробного разбора.

NFT признается средством инвестирования, но рассматривать его через призму бездокументарных ценных бумаг крайне сложно, поскольку цель создания NFT состоит в закреплении за правообладателем токена прав на конкретный цифровой актив или материальный предмет. Причем наибольшей популярностью сегодня пользуются NFT, удостоверяющие права на цифровые картинки (например, криптокотиков, криптопанков и т.п.), хотя в публикациях упоминаются примеры, когда эти токены использовались применительно реальным земельным участкам и зданиям25. При этом, как отмечается некоторыми авторами, объем предоставляемых прав варьируется и может ограничиваться, например, предоставлением правомочия использования цифрового объекта26. Более того, в большинстве случаев правообладатель сохраняет за собой интеллектуальные права на цифровой объект, предоставляя именно лицензию на использование этого объекта27.

То обстоятельство, что NFT сегодня обычно удостоверяет права на предметы искусства, объекты digital art, создало иллюзию принадлежности NFT к сфере интеллектуальной собственности. Примечательно, что к объектам интеллектуальных прав стали относить не объекты, права на которые удостоверяет NFT, а сам этот невзаимозаменяемый токен (что и нашло отражение в упомянутом во введении законопроекте).

Между тем с позиций российского права абсолютно неверны как квалификация в качестве объекта интеллектуальной собственности самого NFT, так и характеристика в качестве интеллектуальных тех прав на предметы искусства / объекты digital art, которые призван подтвердить NFT. Поясняя, надо указать следующее.

В российском законодательстве проведена четкая грань между интеллектуальными правами на результаты интеллектуальной деятельности (далее – РИД) и имущественными правами на материальные носители РИД, к числу которых относятся и предметы искусства (в частности, художественные полотна, скульптуры, произведения дизайна). В статье 1227 ГК РФ специально подчеркивается, что интеллектуальные права не зависят от права собственности на материальный носитель (вещь), в котором выражены соответствующие РИД, и переход права собственности на такую вещь не влечет переход или предоставление интеллектуальных прав на РИД28. Вследствие этого продажа предметов искусства, таких как картина или скульптура, по общему правилу не приводит к переходу исключительных прав от автора к приобретателю – у приобретателя возникает имущественное (вещное) право на предмет искусства, но не исключительное право на произведение29.

Аналогичная конструкция действует в зарубежных юрисдикциях и в отношении нематериальных (цифровых) предметов искусства – приобретатель становится владельцем только самого такого предмета искусства, но не интеллектуальных прав на него.

Российское право не предусматривает возможность права собственности на нематериальный объект – вещные права могут возникать только на материальные предметы (вещи). Причем систему абсолютных прав составляют только право собственности на вещи и интеллектуальные права на прямо указанные в законе нематериальные объекты, вследствие чего нематериальные объекты, которые не являются вещами и не относятся к интеллектуальной собственности, по сути остаются за рамками правового поля, о чем я пишу уже давно30.

С учетом указанного в российской правовой действительности невозможно возникновение права собственности на цифровые предметы искусства (ввиду их невещественности), поэтому приобретатель цифровой картинки не может рассматриваться как ее собственник. И большинство юристов, исходя их нематериальной природы таких объектов, делают вывод, что у приобретателя картинки возникают интеллектуальные права.

Между тем это не так: распространяя конструкцию ст. 1227 ГК РФ на объекты digital art, существующие только в цифровом виде, можно констатировать возможность возникновения двух групп имущественных прав.

Во-первых, у автора созданного объекта digital art возникают интеллектуальные права на этот объект – как личные неимущественные, так и исключительные.

Во-вторых, при желании автора продать созданный им цифровой предмет искусства приобретатель получает не исключительные права, а другие имущественные права на сам этот предмет – это могут быть как абсолютные права (аналогичные праву собственности на материальную вещь), так и обязательственные (предоставление права использования цифрового объекта на определенный период). Причем несмотря на отсутствие очевидного материального носителя у такого цифрового объекта, факт его существования и его местонахождение в сети Интернет могут быть вполне точно установлены: в большинстве случаев NFT удостоверяет принадлежность правообладателю этого NFT определенного цифрового объекта посредством сохранения в информационной системе сведений – о приобретателе этого объекта; об авторе, создавшем объект; о передаваемых правах; об авторском вознаграждении в случае перепродажи; о местонахождении цифрового объекта в сети Интернет (если он не загружен в информационную систему) и проч.31

Резюмируя, можно заключить, что NFT удостоверяет «право из записи», поэтому для его отнесения к числу объектов интеллектуальных прав нет никаких оснований.

Выводы

Как показало проведенное исследование, бездокументарные ценные бумаги, выступившие в роли «первой ласточки» грядущих перемен в виде дематериализации привычных вещей и принципиальной модификации способов закрепления имущественных прав, выступали предметом многих исследований, что позволяло решать возникающие проблемы. Вместе с тем двойственность правовой природы бездокументарных ценных бумаг, по сути, осталась за бортом проводимых исследований, что на нынешнем этапе становится препятствием для качественной проработки новых правовых явлений.

Признание двойственности правовой природы бездокументарных ценных бумаг, которая, на взгляд автора настоящей статьи, находит легальное подтверждение, позволяет разрешить ряд проблем не только в этой сфере. Предлагаемая в рамках настоящей статьи конструкция разграничения «права на запись» и «права из записи» раскрывает многоаспектность прав на цифровые активы, давая основания для точного понимания их правовой природы и более тщательной проработки.