"Журнал Суда по интеллектуальным правам", № 26, декабрь 2019 г., с. 57-67

Как гражданское законодательство, так и международные конвенции запрещают злоупотреблять правом, вести себя недобросовестно, в том числе в ситуациях, связанных с приобретением, использованием и защитой интеллектуальной собственности.

В отношении приобретения исключительного права на средства индивидуализации (а иногда и на результаты интеллектуальной деятельности), а также при защите прав на такие средства отечественной судебной практикой выработаны и закреплены подробные подходы к оценке злоупотребления правом или недобросовестной конкуренции. Эти подходы имеют и законодательную основу: положения как Гражданского кодекса (ГК) РФ, так и Федерального закона «О защите конкуренции» позволяют признавать определенные действия правообладателя недобросовестными и оспаривать права на средства индивидуализации.

Позиции Суда по интеллектуальным правам и Верховного Суда (ВС) РФ по этим вопросам содержатся соответственно в Справке по вопросам недобросовестного поведения, в том числе конкуренции, по приобретению и использованию средств индивидуализации юридических лиц, товаров, работ, услуг и предприятий (утв. Постановлением Президиума Суда по интеллектуальным правам от 21 марта 2014 г. № СП-21/2.) и в Постановлении Пленума ВС РФ от 23 апреля 2019 г. № 10 «О применении части четвертой Гражданского кодекса Российской Федерации». По данной теме написаны десятки работ, в том числе в Журнале Суда по интеллектуальным права [3, 4, 12].

Однако вопросы недобросовестности не исчерпываются оценкой поведения правообладателей. На другой чаше весов оцениваются действия лиц, которые используют чужие интеллектуальные права без согласия обладателей таких прав. По этому поводу также имеются и солидная практика, и законодательная база в антимонопольном законодательстве.

Но и этим не ограничиваются случаи, когда сторона при рассмотрении спора в сфере интеллектуальных прав ссылается на недобросовестность лица, участвующего в деле. Настоящая статья посвящена одному из случаев, мало разработанному в отечественной судебной практике и совсем не отраженному в законодательстве: заявлениям о недобросовестности лица, обратившегося в Роспатент с возражением против предоставления правовой охраны результатам интеллектуальной деятельности или средствам индивидуализации.

Нужно отметить, что в практике встречаются различные подходы к оценке заявлений о подаче возражения в Роспатент как проявлению недобросовестности. Достаточно часто такие заявления являются голословными, не подтвержденными какими-либо доказательствами, в результате чего суд указывает на необоснованность такого заявления.

Но как поступать, когда заявление подкреплено доказательствами, а подача возражения по существу выступает элементом недобросовестного плана участника отношений?

Статьей 10 ГК РФ предусмотрено, что не допускается злоупотребление правом в следующих формах:

а) осуществление гражданских прав с целью причинения вреда;

б) обход закона с противоправной целью;

в) иное заведомо недобросовестное осуществление гражданских прав.

Толкуя соответствующее положение ГК РФ, Конституционный Суд (КС) РФ в Определении Конституционного Суда РФ от 18 января 2011 г. № 8-О-П «По жалобе Открытого Акционерного Общества «Нефтяная Компания "Роснефть"» на нарушение конституционных прав и свобод положением абзаца первого пункта 1 статьи 91 Федерального Закона "Об Акционерных Обществах"» отмечал, что критерием оценки правомерности либо противоправности поведения субъектов соответствующих правоотношений - при отсутствии конкретных запретов в законодательстве - могут служить нормы, закрепляющие общие принципы гражданского права. Это логично, поскольку при наличии конкретного запрета определенного вида поведения в законе такое поведение было бы незаконным, а необходимость применения нормы ст. 10 ГК РФ отсутствовала бы.

Нетрудно заметить, что все формы злоупотребления правом связаны с целью соответствующих действий, их намеренностью. Иначе говоря, «в качестве злоупотребления правом можно рассматривать, с учетом фактических обстоятельств, любое умышленное действие, совершаемое при осуществлении права, при котором управомоченное лицо выходит за установленные пределы такого осуществления» [11, 3]. Вопрос о соответствии такого подхода доктринальным воззрениям на принцип добросовестности исследуется в главе 6 работы К.В. Нама [9].

Помимо запрета намеренных недобросовестных действий закон также запрещает извлечение преимуществ из своего незаконного либо недобросовестного поведения (п. 4 ст. 1 ГК РФ). Такое извлечение не обязательно должно носить характер недобросовестного, оно запрещено само по себе, поскольку основано на недопустимых действиях.

При этом предусмотренные законом меры реагирования судебных органов на выявленные факты как недобросовестное поведение одной из сторон, так и извлечение преимуществ из такого поведения немногочисленны и оставляют суду не слишком много вариантов действий.

Так, пункт 2 ст. 10 ГК РФ устанавливает, что с учетом характера и последствий допущенного злоупотребления суд отказывает лицу в защите принадлежащего ему права полностью или частично, а также применяет иные меры, предусмотренные законом.

В указанных пределах правового регулирования требуется указание в законе конкретной меры, которую суд вправе применить в качестве реакции на выявленное злоупотребление правом.

При таких обстоятельствах вполне понятно, что суд иногда отказывает в применении любых мер реагирования в отношении лиц, которые не обращались за судебной защитой, а были привлечены к делу, например, в качестве третьего лица, не заявляющего самостоятельных требований.

Наиболее часто такая ситуация возникает, когда Роспатент удовлетворяет возражение лица, признавая недействительным предоставление правовой охраны результату интеллектуальной деятельности или средству индивидуализации, а затем правообладатель обращается с заявлением в Суд по интеллектуальным правам, оспаривая решение Роспатента.

Отказы формулируются коротко или развернуто.

Так, в одном из судебных актов Суд по интеллектуальным правам просто указал, что «обращение в Роспатент с возражением направлено на защиту его [третьего лица] интересов в сфере предпринимательской деятельности и не может свидетельствовать о злоупотреблении правом или злокозненном ущемлении прав и интересов другого лица»1.

В качестве более развернутого примера можно привести следующий вывод суда:

«Довод [о злоупотреблении правом при оспаривании предоставления правовой охраны товарному знаку] заявлен со стороны заявителя по делу, в то время как из пункта 2 статьи 10 ГК РФ следует, что суд, признав действия злоупотреблением правом, отказывает лицу в защите его права полностью или частично. Таким образом, довод истца о злоупотреблении правом со стороны третьего лица в рассматриваемом случае не может повлиять на исход настоящего спора о признании решения Роспатента … недействительным»2.

Оставляя без удовлетворения кассационную жалобу на судебный акт с этим выводом, Президиум Суда по интеллектуальным правам отмечал, что вывод является правомерным, а ссылка заявителя кассационной жалобы на то, что судом первой инстанции не приняты во внимание положения п. 3 и 4 ст. 1 ГК РФ о необходимости добросовестного поведения участников гражданских правоотношений, отклоняется как необоснованная, поскольку надлежащих доказательств в подтверждение указанного довода в материалы дела не представлено3. Соответствующий вывод был воспринят и в некоторых других решениях Суда по интеллектуальным правам4.

Очевидно, что Президиум Суда по интеллектуальным правам смягчил тезис изначального судебного акта, отойдя от вопроса юридической возможности признания соответствующих действия недобросовестными к вопросу о недоказанности соответствующего аргумента.

Такие выводы правомерны при недоказанности злонамеренности лица, обращающегося в Роспатент с возражением. Однако при рассмотрении споров, где соответствующие обстоятельства доказаны, выяснилось, что этот подход не позволяет оценить недобросовестные действия лиц, включающие в качестве важного элемента именно недобросовестного поведения обращение с возражением против предоставления правовой охраны результату интеллектуальной деятельности или средству индивидуализации (чаще всего товарному знаку).

Но имеются ли основания для применения мер судебного реагирования в таком случае? Нужно отметить, что ранее высшими судебными инстанциями сформулирована позиция, согласно которой, если обращение лица с заявлением в государственные органы и органы местного самоуправления не имело под собой никаких оснований и было продиктовано не намерением исполнить свой гражданский долг или защитить права и охраняемые законом интересы, а исключительно намерением причинить вред другому лицу, то имело место злоупотребление правом5. Аналогичный подход иногда встречался в практике Суда по интеллектуальным правам ранее6.

Действительно, с одной стороны, обращение в суд или государственные органы с целью оспаривания предоставления правовой охраны, например средству индивидуализации, является в силу ст. 33, 46 Конституции РФ важным правом граждан и организаций, которых они не могут быть лишены.

Однако Конституция предусматривает и ограничение прав лиц, состоящее в принципе добросовестности. Как устанавливает ч. 3 ст. 17 Основного закона, осуществление прав и свобод человека и гражданина не должно нарушать права и свободы других лиц. О том же говорит и ч. 3 ст. 55 Конституции, которая устанавливает возможность ограничения данных прав федеральным законом в нужной мере с целью защиты конституционных ценностей, в числе которых норма называет права и законных интересов других лиц.

Указанный принцип добросовестности носит общеправовой характер. На необходимость его применения неоднократно указывал и КС РФ. Помимо этого КС РФ отмечал, что федеральный законодатель, действуя в рамках предоставленных ему конституционных полномочий, при регулировании гражданско-правовых отношений призван обеспечивать их участникам возможность в каждом конкретном случае находить разумный баланс интересов на основе конституционно значимых принципов гражданского законодательства7. В частности, такой принцип установлен в п. 3 ст. 1 ГК РФ среди основных начал гражданского законодательства и сформулирован следующим образом: «При установлении, осуществлении и защите гражданских прав и при исполнении гражданских обязанностей участники гражданских правоотношений должны действовать добросовестно».

Это положение имеет явно более широкий характер, чем указание на те формы злоупотребления правом, которые установлены ст. 10 ГК РФ. Однако, важнее, что эта норма сформулирована именно как основное начало, принцип гражданского законодательства. Закон, как правило, не устанавливает конкретных мер воздействия на лиц, которые допускают нарушение принципов гражданского законодательства, но означает ли это, что такое нарушение должно оставаться без последствий?

На этот вопрос отвечает Пленум ВС РФ в Постановлении от 23 июня 2015 г. № 25 «О применении судами некоторых положений раздела I части первой Гражданского кодекса Российской Федерации». В пункте 1 Постановления первое же разъяснение касается вопроса о принципах. Пленум ВС указывает, что «положения ГК РФ, законов и иных актов, содержащих нормы гражданского права (статья 3 указанного Кодекса), подлежат истолкованию в системной взаимосвязи с основными началами гражданского законодательства, закрепленными в статье 1 ГК РФ». Это важное положение фактически расширяет сферу действия принципа добросовестности, позволяя судам применять такой принцип вне зависимости от конкретных мер, установленных законом в связи с допущенным злоупотреблением правом. Обратное бы приводило к возможности нарушать принципы права без каких-либо правовых последствий. Цитируя затем норму пункта 3 ст. 1 ГК РФ, Пленум ВС РФ также отмечает, что если будет установлено недобросовестное поведение одной из сторон, суд в зависимости от обстоятельств дела и с учетом характера и последствий такого поведения отказывает в защите принадлежащего ей права полностью или частично, а также применяет иные меры, обеспечивающие защиту интересов добросовестной стороны или третьих лиц от недобросовестного поведения другой стороны.

Отсюда следует, что Верховный Суд РФ не ограничивается указанием только на злоупотребление правом, но ссылается именно на более широкое обсуждение добросовестного (учитывающего интересы всех сторон) либо недобросовестного поведения лица. В качестве мер реагирования на недобросовестное поведение суд указывает на меры, соответствующие вышеуказанным конституционным принципам, а именно - такие меры, которые способны обеспечить защиту прав и интересов добросовестной стороны либо третьих лиц. Нужно отметить, что в качестве примеров таких мер ВС РФ ссылается на конкретные нормы закона, предусматривающие реакцию на недобросовестное поведение какого-либо лица, но не ограничивается этим. Это, по-видимому, расширяет сферу применения принципа добросовестности за пределы необходимости использования только мер, установленных законом в связи с проявлением лицом недобросовестности (например, в защиту прав и интересов третьих лиц, в пользу которых могут быть приняты меры).

Это соответствует концепции добросовестности, согласно которой, в частности, нормы ст. 1 и 10 ГК РФ претерпели изменения в 2012 г.. Концепция эта для права не является новой. Так, И.Б. Новицкий в 1916 г. писал: «Добрая совесть в качестве внешнего мерила в принципе не есть новшество современного законодательства, это развитие старой идеи, небезызвестной еще римским юристам. В римском праве во многих случаях рекомендуется судье разбирать дело ex fide bona, а участникам гражданского оборота определять и строить свои взаимные отношения так, как принято среди честных, добропорядочных людей: ut inter bonos agier oportet. Из оставленных римскими юристами общих изречений, характеризующих iudicia bonae fidei, равно как из иллюстрирующих эти тезисы гражданско-правовых казусов, разрешенных под углом зрения интересующего нас принципа, выясняется, что рассмотрение дела ex fide bona в противоположность судебному процессу stricti iuris означало большую свободу и самостоятельность судьи в обращении с материалом, возможность обращать внимание не на одну только букву договора, но главным образом и на его смысл, возможность принимать во внимание встречные притязания, приспособляться к изменяющейся жизненной обстановке» [10].

Расширение судейского усмотрения должно осуществляться аккуратно, чтобы не оправдать опасения тех специалистов, которые видят во всеобъемлющем применении принципа добросовестности опасность «размывания» права и замены его на мораль и другие внеправовые общественные регуляторы.

Ограничениями расширения называют, например, наличие позитивной нормы права, которая не должна заменяться абстрактной добросовестностью, и стремление законодателя и судебных органов заполнить пробелы, выявленные на практике [2].

Однако в каких случаях может потребоваться такое расширение применительно к обращениям лиц в Роспатент с возражениями против предоставления охраны результатов интеллектуальной деятельности либо средствам индивидуализации?

К настоящему моменту в практике Суда по интеллектуальным правам выявлены случаи, в которых недобросовестность образует поведение, включающее в себя как действия на рынке, так и действия, связанные с оспариванием товарного знака иного лица. Однако это не означает, что не могут быть выявлены и другие примеры недобросовестного поведения, включающего в себя в качестве элемента попытку оспаривания предоставления охраны результату интеллектуальной деятельности или средству индивидуализации.

Нужно отметить, что ситуации это, как правило, сложные, в них могут предъявляться взаимные обвинения о недобросовестности участников спора, а иногда выяснение вопроса о добросовестности связано с дополнительными доказательствами.

Рассмотрим такие ситуации подробнее.

Пример 1

В одном из дел Суд по интеллектуальным правам установил следующие обстоятельства:

- группа компаний длительное время производила товары под определенным наименованием, в том числе до даты создания третьего лица;

- третье лицо приобретало товары под спорным обозначением у компании из указанной группы;

- отказавшись от дальнейшего приобретения этих товаров, третье лицо приступило к собственному производству таких товаров, выбрав в качестве их наименования обозначение, соответствующее товарному знаку правообладателя, а также зарегистрировав доменные имена с этим обозначением;

- одна из компаний группы зарегистрировала товарный знак со спорным обозначением на свое имя;

- правообладатель использовал товарный знак, а затем предъявил претензии третьему лицу в связи с нарушением прав на такой знак;

- третье лицо оспорило предоставление правовой охраны товарному знаку правообладателя.

При рассмотрении спора и правообладатель, и третье лицо указывали на недобросовестность другой стороны.

Третье лицо видело недобросовестность в том, что регистрация была оформлена не в отношении производителя соответствующей продукции, а на имя иного лица, а также в том, что правообладатель обратился за регистрацией обозначения после того, как третье лицо зарегистрировало доменные имена со спорным обозначением на свое имя.

Правообладатель в ответ пояснил, что регистрация на имя иного лица вызвана наличием санкций в отношении компаний, расположенных в Республике Крым, и необходимостью поставок продукции по внешнеэкономическим контрактам. Суд признал эти пояснения свидетельствующими о добросовестности лица, а сведения о доменных именах отверг со ссылкой на длительное до даты регистрации таких имен использование группой компаний соответствующего обозначения.

Нужно отметить, что в силу сложившейся судебной практики ссылка лиц, участвующих в деле, исключительно на последовательность действий, которые, по мнению стороны, связаны, в качестве доказательства недобросовестности лица, как правило, не приводит к поддержке такой позиции судом в силу совершения такой стороной логической ошибки post hoc ergo propter hoc.

В качестве иллюстрации ошибочности такого подхода можно привести случай, описанный Х. Латимером в одном из поучений. Согласно описанию, известный английский юрист Томас Мор был направлен в графство Кент для изучения причин заиливания и обмеления Сандвичской гавани в специальном суде. Среди тех, кто пришел в суд, был и старейший житель этой местности, которого Мор расспрашивал о причинах произошедшего в первую очередь, будучи уверенным, что он, по крайней мере, видел больше, чем кто-либо еще. Старик ответил, что, по его мнению, причина очевидна - это шпиль городского собора Тендердена. Как указал свидетель, до тех пор, пока шпиля не было, не было и Гудвинских мелей, а значит и причина занесения гавани песком и илом состоит именно в появлении шпиля [16].

При таких обстоятельствах ссылка третьего лица на регистрацию товарного знака после регистрации доменных имен сама по себе едва ли может привести к выводу о недобросовестности правообладателя.

И, напротив, применительно к действиям третьего лица, подавшего возражения, установлено, что оно знало об использовании обозначения иным лицом, пользовалось продукцией этого лица, а затем не просто стало использовать обозначение на своих товарах, но и обратилось в Роспатент за оспариванием товарного знака правообладателя.

Как видно из описания, без признания действий по оспариванию недобросовестными установить направленность действий третьего лица исключительно на причинение вреда правообладателю было бы затруднительно, поскольку иные вредящие правообладателю действия (использование чужого товарного знака) подлежат оценке в рамках других судебных процессов. Об этом же в судебном акте высказался и Суд по интеллектуальным правам: «Такое поведение можно было бы признать лишь неосмотрительным, если бы не последующее оспаривание регистрации спорного товарного знака. Маркировка обществом … своей продукции спорным обозначением в вышеописанной ситуации с последующей подачей возражения против предоставления правовой охраны спорному товарному знаку расценивается судебной коллегией как недобросовестное поведение, противоречащее честным обычаям в промышленных и торговых делах.»8.

Очевидно, что в данном случае суд косвенно ссылается и на Конвенцию по охране промышленной собственности (а именно ее статью 10bis), запрещающую недобросовестную конкуренцию. Нужно отметить, что в рамках конкретного дела конкуренция лиц, участвующих в деле, была подтверждена.

Оставляя без удовлетворения кассационную жалобу третьего лица, Президиум Суда по интеллектуальным правам указал на необходимость именно совокупности обстоятельств, из которых должна усматриваться недобросовестность лица, обратившегося с возражением в Роспатент9.

Пример 2

В другом деле в изначальном решении суда прямо было указано, что «суд на основании положений статьи 10 ГК РФ принимает решение о признании недействительным решения Роспатента и аннулировании регистрации соответствующего товарного знака только в рамках рассмотрения дела об оспаривании решения Роспатента об отказе в признании недействительным предоставления правовой охраны товарному знаку. В данном деле рассматривается иной спор - об оспаривании решения Роспатента об удовлетворении возражения и признании недействительным предоставления правовой охраны товарному знаку… Кроме того, суд обращает внимание на то, что правовым последствием применения статьи 10 ГК РФ является отказ лицу в защите принадлежащего ему права полностью или частично и иные меры, предусмотренные законом. В данном случае за защитой в суд [обратился] правообладатель исключительного права на товарный знак, правовая охрана которого была прекращена. Поэтому … довод о необходимости применения последствий, предусмотренных статьей 10 ГК РФ, к третьему лицу, не заявляющему самостоятельных требований относительно предмета спора, не соответствует закону… Вместе с тем исходя из требований пункта 2 статьи 10 ГК РФ, согласно которому, признав действия злоупотреблением правом, суд отказывает лицу в защите его права полностью или частично, судебная коллегия Суда по интеллектуальным правам полагает, что довод заявителя о злоупотреблении правом со стороны третьего лица в рассматриваемом деле не может повлиять на исход настоящего спора»10.

Отменяя это решение, Президиум Суда по интеллектуальным правам отметил совокупность обстоятельств, которые могли бы свидетельствовать о недобросовестности третьего лица, завершившейся подачей возражения:

- спорный товарный знак компании обладает высоким уровнем известности и ассоциируется непосредственно с нею, о чем предпринимателю должно было быть известно;

- предприниматель приобрел исключительное право на противопоставленный товарный знак у лица, находившегося в состоянии ликвидации; предприниматель не осуществляет деятельность, аналогичную деятельности компании;

- на имя предпринимателя Роспатентом зарегистрирован более поздний товарный знак;

- правовая охрана противопоставленного товарного знака прекращена в связи с его неиспользованием как предпринимателем, так и прежним правообладателем.

В отношении же вывода об отсутствии в п. 2 ст. 10 ГК РФ соответствующих мер Президиум Суда по интеллектуальным правам указал, процитировав вышеуказанное положение Постановления Пленума ВС РФ № 25, что, в случае установления судом злоупотребления правом со стороны предпринимателя, подавшего возражение против предоставления правовой охраны товарному знаку компании, решение Роспатента подлежало признанию недействительным в качестве такой меры, защищающей добросовестное лицо11.

При новом рассмотрении суд первой инстанции проанализировал нормы ст. 1 и 10 ГК РФ и пришел к важным выводам: «статья 10 ГК РФ может быть применена не только в том случае, когда лицо, обращающееся за защитой права в суд (то есть истец или заявитель), злоупотребляет правом, но и в том случае, если суд признает действия любого другого участника спора злоупотреблением правом. Подача возражения против предоставления правовой охраны товарному знаку на основании исключительного права на товарный знак, обладающий более ранней датой приоритета, является, по сути, осуществлением права на товарный знак. Следовательно, подача возражения против предоставления правовой охраны товарному знаку, в соответствии со статьей 10 ГК РФ, не может осуществляться исключительно с намерением причинить вред другому лицу. В том же случае, если подача возражения против товарного знака преследует единственную цель – причинение вреда другому лицу, суд, руководствуясь статьей 10 ГК РФ, может признать действия по подаче возражения злоупотреблением правом». Поясняя этот вывод, суд отметил, что, если целью лица, подающего возражение в Роспатент, является причинение вреда правообладателю, такие действия являются злоупотреблением правом, а оспариваемое решение Роспатента, вынесенное по результатам рассмотрения такого возражения, в соответствии с применимой к настоящему делу статьей 10 ГК РФ подлежит признанию недействительным, поскольку по указанному основанию не могло быть удовлетворено возражение лица, злоупотребляющего своим правом12.

Фактически Суд по интеллектуальным правам прямо указал на необходимость учета принципов и основных начал гражданского законодательства (а именно принципа добросовестности), а не только конкретных запретов, установленных в законе.

Этот подход представляется важным для дальнейшего развития практики.

Пример 3

В другом споре заявитель и третье лицо, как и в первом случае, обвиняли друг друга в недобросовестности.

Третье лицо указывало, что заявитель приобрел исключительное право на общеизвестный комбинированный товарный знак с целью ограничения конкуренции, в подтверждение чего привело следующие данные:

- третье лицо добросовестно использовало обозначение на продукции с момента создания;

- многие иные лица также добросовестно использовали это обозначение;

- правообладатель приобрел исключительное право на товарный знак;

- правообладатель обращался с претензиями в отношении нарушителей его прав на товарный знак в течение короткого срока после предоставления охраны его товарному знаку;

- правообладатель обратился в Федеральную антимонопольную службу (ФАС) России с заявлением в отношении действий третьего лица, квалифицируя реализацию им товаров как недобросовестную конкуренцию, с целью вытеснить третье лицо с рынка;

- после принятия решения ФАС России третье лицо изменило дизайн продукции;

- правообладатель зарегистрировал словесные товарные знаки для продолжения преследования третьего лица, но без цели использования;

- правообладатель обратился с гражданским иском на крупную сумму в рамках уголовного дела, возбужденного по факту производства на фабрике третьего лица контрафактной продукции.

Отвергая эти доводы, Суд по интеллектуальным правам отметил отсутствие достоверных доказательств использования обозначения на продукции третьим лицом до значимой даты, а также отсутствие доказательств как знания правообладателем о деятельности третьего лица, так и собственно такой деятельности, а также злонамеренности действий правообладателя. Не представило третье лицо и достоверных доказательств использования обозначения до указанной даты иными лицами. Одновременно суд учел доказательства длительного и интенсивного использования правообладателем и его правопредшественниками обозначения по товарному знаку (начиная с 1940-х гг.).

В свою очередь, поведение третьего лица, как установлено судом, охватывало следующие действия:

- знание (заведомое, поскольку третье лицо профессиональный участник рынка) о производстве продукции правообладателя под спорным обозначением задолго до создания третьего лица;

- использование общеизвестного товарного знака правообладателя (признано актом недобросовестной конкуренции ФАС России),

- продолжение использования указанного товарного знака в нарушение предписания антимонопольного органа и введение его в заблуждение письмом о прекращении нарушения;

- приобретение исключительного права на «старший» товарный знак, который не использовался для индивидуализации товаров (что было подтверждено в отдельном процессе) ни прежним правообладателем, ни третьим лицом, с целью оспаривания общеизвестного товарного знака;

- обращение в Роспатент с возражением с предоставлением в административный орган недостоверных документов и документов, относящихся к периоду, действия в котором признаны недобросовестной конкуренций антимонопольным органом, предоставленных с целью подтверждения использования третьим лицом обозначения, соответствующего общеизвестному товарному знаку, до даты, в которую он получил широкую известность.

Оценивая последнее обстоятельство, Суд по интеллектуальным правам отметил, что само по себе «использование какого-либо обозначения в отсутствие охранного документа на него у иных лиц, даже в случае известности такого обозначения, может не образовывать недобросовестной конкуренции, являться неосмотрительным поведением, не учитывающим возможное признание обозначения общеизвестным товарным знаком с даты, предшествующей обращению правообладателя в орган исполнительной власти по интеллектуальной собственности. Однако в настоящем деле последующее поведение общества … демонстрирует, что у указанного лица имелась именно недобросовестная цель, направленная на паразитирование на репутации обозначения иного лица и инвестициях такого лица в развитие товарного знака. Об этом свидетельствует сообщение третьим лицом недостоверных сведений о выполнении предписания антимонопольному органу, деятельность по незаконному производству и реализации продукции с нарушением решения и предписания ФАС России, а также обращение в Роспатент с возражением, легшим в основу оспариваемого решения»13.

Также суд отметил, что обращение в Роспатент с недобросовестной целью как часть фактического состава злоупотребления правом может являться основанием для применения мер, предусмотренных п. 2 ст. 10 ГК РФ.

Этот вывод имеет огромное значение и развивает вышеуказанный подход Президиума Суда по интеллектуальной собственности о необходимости доказывания совокупности обстоятельств, требуемых для признания обращения в Роспатент с возражением одним из действий, последствием которых является отказ в удовлетворении такого возражения.

С одной стороны, он явно указывает на возможность применения принципа добросовестности именно как самостоятельной доктрины, но с другой - не позволяет применять его бесконтрольно, без каких-либо ограничений. Действительно, В.Б. Исаков определяет фактический состав как «совокупность (точнее систему) юридических фактов, необходимых для наступления правовых последствий — возникновения, изменения, прекращения правоотношения» [14]. Согласно доктринальным позициям, именно системность является отличительной чертой фактического состава, и, как любая система, «фактический состав дает новое качество - те юридические последствия, которые в отсутствие любого из элементов состава наступить просто не могут» [1]. Вне зависимости от взглядов авторов на значимость элементов фактических составов, правильность наименования составов (юридический или фактический) и соотношения со сложными юридическими фактами [5, 6, 8, 13], фактический состав требует именно совокупности фактов для возникновения, изменения или прекращения правоотношения.

Президиум Суда по интеллектуальным правам поддержал выводы суда первой инстанции и отметил, что они соответствуют и принципу эстоппель – запрету ссылаться на обстоятельства, которые ранее признавались стороной бесспорными исходя из ее действий или заверений; и правилу venire contra factum proprium (никто не может противоречить собственному предыдущему поведению), которые применил суд.

Действительно, указанные правила о принципе эстоппель и о запрете противоречивого поведения закреплены в результате концептуального изменения ГК РФ и внесения в Кодекс принципа добросовестности. Согласно Концепции развития гражданского законодательства Российской Федерации (одобрена решением Совета при Президенте РФ по кодификации и совершенствованию гражданского законодательства от 07 октября 2009 г.), принцип estoppel заключается в том, что, если сторона каким-либо образом, в том числе молчаливо, приняла некоторые условия в отношениях с другой стороной, она утрачивает право ссылаться на дефектность этих условий в обоснование своих притязаний.

В свою очередь, в отношении запрета противоречивого поведения Концепция говорит, что предсказуемость поведения основана на удовлетворении ожиданий, а они базируются на представлении о добросовестном поведении. В самом деле, правило venire contra factum proprium сформулировано в различных правопорядках как часть принципа добросовестности. Некоторые авторы относят его происхождение к римскому праву [7], а другие считают, что в Дигестах Юстиниана выражение встречается только применительно к отдельным делам, но не в качестве доктрины, указывая на работу Brocardica Aurea известного глоссатора Ацо (также известен как Ацо Порциус) как источник обобщающего термина. И действительно, в указанной работе встречается выражение venire contra factum proprium (nulli conceditur) [15].

В некоторых работах это правило красиво называется принципом защиты доверия [7].

В данном деле суд отметил, что третье лицо лишило заявителя возможности полагаться на добросовестное исполнение им решения и предписания Федеральной антимонопольной службы, нарушив данное правило и конституционные гарантии стабильности, предсказуемости и надежности гражданского оборота.

Таким образом, нужно отметить, что российская судебная практика в отношении применения принципа добросовестности развивается очень активно с использованием как доктринальных позиций, так и конституционно-правовых принципов и общих начал гражданского права.

Пример 4

Нужно отметить, что Суд по интеллектуальным правам не ограничивается только отказом в удовлетворении возражения в качестве иной меры, которую необходимо применить в связи с недобросовестностью лица. Ведь бывает и так, что недобросовестность связана не с обращением с возражением, а с ответными мерами правообладателя, который предоставляет недостоверные и фальсифицированные документы в Роспатент14.

В одном из дел заявитель указал, что недобросовестным является поведение лица, которое представило, в частности, при регистрации товарного знака недостоверные документы, а затем, при оспаривании товарного знака, дополнительно представило массив документов, все из которых, как выяснил суд, оказались сфальсифицированными. Суд по интеллектуальным правам поддержал такую позицию15.

Президиум Суда по интеллектуальным правам, соглашаясь с судом первой инстанции, указал, что монополия в отношении обозначения была предоставлена обществу вследствие сообщения им недостоверных, не соответствующих действительности сведений относительно предприятия, объемов производства и реализации продукции, маркированной указанным обозначением, то есть в результате совершения недобросовестных, нечестных действий, что было установлено судом первой инстанции в результате проверки заявления о фальсификации доказательств. Кроме того, Президиум Суда по интеллектуальным правам прямо отметил, что в качестве иной меры, предусмотренной п. 2 ст. 10 ГК РФ, суд первой инстанции правомерно вынес решение о признании недействительным предоставления правовой охраны товарному знаку (Постановление Президиума Суда по интеллектуальным правам от 16 июля 2018 г. по тому же делу).

В Постановлении Пленума ВС РФ № 10 отмечено, что о недобросовестности может свидетельствовать представление в Роспатент недостоверных документов при подаче заявки на регистрацию товарного знака (п. 171), однако ничего не сказано о таковом при рассмотрении возражения любой из сторон административного спора. По-видимому, позицию Президиума Суда по интеллектуальным правам можно использовать для восполнения отсутствующего регулирования по аналогии с указанным положением, выработанным ВС РФ.

Вполне возможно, что с течением времени появятся и иные случаи, в которых необходимо будет использовать принцип добросовестности в его базовом понимании, применяя иные меры, которые до этого не применялись в целях пресечения недобросовестного поведения и извлечения из него преимуществ.